— Ушло! — разочарованно шипит прапорщик Баобабова, не привыкшая отпускать живьем преступников. — Теперь ищи-свищи. Надо было не в потолок стрелять, а по оконной мишени. Где теперь искать?

— Найдем, — заявляю не слишком уверенно. — Есть у меня одна мысль. Но это только завтра. Мы и так переработали. Пора и честь знать. Кстати, а каска твоя где?

Прапорщик Баобабова звонко хлопает себя по голове, удивляясь пропаже ценного исторического экземпляра. Хорошо, если где-то в канаве каска валяется. А если на месте преступления?

— Уходить надо, Лесик, — жалуется прапорщик Баобабова. И она права. Что скажет капитан, если нас увидит, известно одному богу.

Ночной город не обращает на нас внимания. Дождь закончился, только в разлившиеся лужи иногда срываются капли с деревьев, с домов и с редких постовых милиционеров. Редкие светящиеся окна освещают перегоревшие фонари на улицах. Уборочные машины жмутся к обочине, пропуская спешащие по вызову скорые помощи. Одинокие прохожие торопливо переходят на другую сторону улиц, спешат укрыться в арках. Мы слишком страшны в расстройстве.

Пусть завтра наступит хороший день.

Являюсь на работу раньше обычного. На целых пятнадцать минут. Баобабовой еще нет. Отсыпается после ночных приключений. С ее нервами это не удивительно. А я так и не смог заснуть в эту короткую ночь. Чудилась за окнами черная фигура, разглядывающая меня светящимися глазами. Не помогал ни включенный свет, ни занавешенные шторы, ни созванные по тревоге соседи.

Включаю чайник. Пролистываю утренние газеты. Ищу криминальные новости. Часто в скупых строках информации умный опер может отыскать массу интересных моментов. Но в это утро я ничего не нахожу. Тишь и благодать.

Стук в дверь. Не дожидаясь ответа, входит капитан Угробов. Лицо помятое, неспокойное. На всякий случай вынимаю из ящика стола лист чистой бумаги. Ночные мероприятия могут ограничиться рапортом, а могут и заявлением по собственному. Как кубики упадут.

— А…, Пономарев?! — отчего-то удивляется капитан. — У вас анальгин есть?

У нас есть все. Вернее, все есть у Баобабовой в ящике. Выставляю на стол упаковку Упсы.

Капитан бросает в стакан три таблетки, наливает кипятку, добавляет три ложки сахара, пять ложек кофе, щепотку соли, один лавровый лист, выжимает половинку лимона, нюхает. Остается недоволен. Достает из нагрудного кармана металлическую фляжку и, тщательно прижмуриваясь, капает в стакан ровно пять капель.

— Для общего тонуса, — объясняет он, хотя я в объяснениях не нуждаюсь. — Будешь за компанию?

Угробов пьет, медленно качая кадыком. Прямо на глазах его лицо светлеет, разглаживается, и через пару минут вижу того капитана, который встречал меня в кабинете в первый рабочий день. Для приличия отхлебываю из своего стакана пару глотков чистого снадобья.

— Неспокойная ночь, товарищ капитан? — запускаю пробный шар. Вполне вероятно, что Угробов не успел нас заметить. После третьей гранаты дыма было, что при хорошем пожаре. А может и пожар был. Но мы с Машкой его уже не застали.

— Не спрашивай, лейтенант, — хрустит кожаная портупея потягивающегося капитана. — Дурдом местного значения.

Появляется Баобабова. Секунда в секунду к началу рабочего дня. Бронежилет вычищен, платформы вымыты, череп выбрит, кольца блестят. Если бы я лично не ползал по грязи вокруг капитанского дома, я бы сказал, что она всю ночь занималась чтением любовных романов.

При виде Угробова прапорщик Баобабова на секунду замирает, но быстро берет себя в руки:

— Извините за опоздание. На дачу ездила, всю ночь огород капала, — У Машки, как всегда, железное алиби. А я вот не подстраховался. Неопытность хуже простоты.

Но капитану нет никакого дела до Машкиного огорода. Вопросительно смотрит на упаковку Упсы.

— Еще по одной? — я отказываюсь, ссылаясь на избыток в организме лишней влаги.

Угробов пьет индивидуальный коктейль один. Машка за его спиной гримасничает, спрашивая, какого черта он сюда приперся, и не пора ли сдавать оружие по описи? На всякий случай достает пистолет и выбирает наиболее незащищенное место на затылке капитана.

— До чего жизнь поганая пошла, — капитан обтирает губы рукавом перепачканного побелкой мундира.

— Это вы о чем? — громко интересуюсь я, показывая напарнику, что время кровавых разборок еще не пришло.

— Представляете! — Угробова на секунду отвлекает собственный прыщик на носу. Мы его не торопим. — Представляете! Просыпаюсь утром в собственной кровати собственной квартиры….

— Удивительная вещь, — не может удержаться от комментариев Баобабова. Я молчу, потому, что у меня, в отличие от Марии, нет железного алиби.

— Да…, — капитан не обращает внимания на слова прапорщика. Таблетки не до конца растворились в организме. — Просыпаюсь и вижу перед собой чумазую фашистскую рожу в каске.

Баобабова из-за спины капитан плюет на кулак и демонстрирует мне несколько ударов по почкам.

— В квартире настоящий погром, — продолжает капитан Угробов, потирая небритую щеку. — Двери вынесены, окна побиты. Евро ремонт сделанный еще в тысяча девятьсот тринадцатом году к черту. От хрустальной люстры работы Фаберже, в наследство от бабушки досталась, одно название. Плюс к этому цыганский табор в кибитках. Поет заунывные кочевые песни и прямо на дубовом паркете варит цыганскую кашу. Думаете, вру?

Я чистосердечно признаюсь, что верю каждому слову капитана. Время нынче такое, неспокойное.

— Это все ерунда, — сокрушается капитан. — Главное не в этом. Подлецы вскрыли холодильник и уничтожили месячный запас продуктов. А у меня в том холодильнике вещь-док хранился. Килограмм докторской колбасы. По делу об отравлении проходит. Пятьдесят человек до реанимации не довезли. Может, помните, год назад громкое дело было. До сих пор в птеродактилях висит.

Баобабова зажимает рот рукой, срывается с места и убегает в неизвестном направлении.

— Чего это она?

— Переходный возраст, наверно, — оправдываюсь за напарника.

Мне бежать некуда. Капитан рядом. Но, рассуждаю трезво, если я еще не пятьдесят первый, то можно надеется на лучшее.

— Какими темпами движется ваше расследование, лейтенант? — Угробов скашивает глаза на пустую кобуру. Значит ли это, что сегодняшний день он проведет так же, как и вчерашний. Не при исполнении.

— Работаем, — неопределенность, конечно, спасительная вещь, но невразумительная. Однако на начальство иногда действует.

— Результаты! Результаты нужны, Пономарев. Конечно, ваш отдел у нас на особом положении, но просиживать государственные деньги непозволительно. Кстати, вам там благодарность от Детского фонда пришла. За качественный выем грунта под детский фонтан.

— Значит, не прилетали больше? — воспоминания о старых победах греют и вызывают приток адреналина.