Это его «не съем» звучит жутко обидно.

— Хорошо! — сдаюсь я и делаю еще один глоток воды. В конце концов, мне ведь все равно, где ужинать. В обществе Петрова мне, конечно, не по себе, но это только потому что я разнервничалась из-за интервью, верно? Именно из-за интервью у меня так сильно колотится сердце, а в районе солнечного сплетения словно клубок змей сплетается. Готова спорить, через пару минут стресс отступит — и я приду в норму.

Петров подзывает официанта и что-то говорит ему (вроде бы по-французски). Через пару минут нам подают пасту с морепродуктами и какой-то салат. Пахнет от обоих блюд потрясающе, и аппетит ко мне постепенно возвращается.

Я с удовольствием берусь за вилку, а вот Никита не торопится. Довольно долгое время он просто сидит неподвижно и наблюдает за мной. Прямо как издевается.

Вот на что он, спрашивается, уставился? На мои отношения со спагетти? Я пытаюсь есть максимально грациозно, но спагеттины не торопятся меня в этом поддержать. Эти склизкие червячки то и дело соскальзывают с вилки и даже пытаются свеситься на скатерть. О Мадонна! Должно быть, мне достались самые плохо воспитанные спагетти во всей Италии.

— Ты очень сексуально ешь, — вдруг говорит Петров и улыбается. Его глаза почти сияют от каких-то непонятных мне эмоций.

Вот ведь мерзавец! Его, видимо, хлебом не корми — дай поиздеваться над маленькими и слабыми. Хотя стоп! Я не слабая. Я сильная и самостоятельная. И пусть с трудом, но подавляю желание вывалить на голову Петрова салат. Для холодных закусок пока еще рано: мне нужно отснять больше материала о круизе. А вот где-нибудь в Марселе вполне уже можно кидаться «Цезарем».

Украдкой вздохнув, я отодвигаю спагетти в сторону, дабы больше не позориться:

— Что ты хотел обсудить?

— Я просто хотел поблагодарить тебя за сотрудничество, — отвечает он и, подперев подбородок рукой, посылает мне очередной долгий взгляд. — С тобой очень приятно работать. Ты отлично держишься в кадре, да и артистизма тебе не занимать.

От этих его слов меня почему-то бросает в жар. Но потом я слышу позади Женькин смех и поспешно отгоняю наваждение. Нет-нет! Мне нельзя развешивать уши. Неизвестно, что этот жук задумал, для чего бросился льстить.

— Позавтракаем завтра вместе? — без всякого перехода предлагает Петров.

Я деловито киваю:

— Конечно. Чем больше кадров вместе, тем интересней.

— Я имел в виду просто завтрак. — Его брови чуть хмурятся. — Без камер.

— Зачем? — не понимаю я. — Какой в этом смысл?

— Мне кажется, чем больше мы будем проводить время вместе, тем проще нам будет работать.

Его слова звучат совершенно неискренне. Я вскидываю подбородок:

— Но у тебя ведь и так — никаких сложностей. Ты же только что сказал, что тебе со мной приятно.

— Я и не отказываюсь от своих слов. — Черти в глазах Петрова начинают водить хоровод. — Но я, знаешь ли, привык заботиться об удовольствии партнерши. Я хочу, чтобы и тебе со мной было хорошо. А для этого ты должна расслабиться и довериться мне.

Его слова звучат ужасно пошло — я, кажется, даже краснею. А потом меня охватывает возмущение. До чего же наглый товарищ достался мне в партнеры! Разглагольствует о каком-то там доверии после того, как потроллил меня перед всем «Ютубом». Уму непостижимо!

Никита как будто читает мои мысли и театрально огорчается:

— Я тебя по-прежнему подбешиваю?

— Еще как! — подтверждаю я, поднимаясь из-за стола. — Но можешь по этому поводу не волноваться. Я никогда не позволю эмоциям мешать работе.

Я наконец ловлю взгляд Жени и вопросительно мотаю головой: мол, ты со мной? Сестра кивает и тут же подскакивает на ноги. Фух! Теперь можно и откланяться.

— Хорошего вечера! — говорю я Никите с самой вежливой из своих улыбок.

— И тебе! — кивает он, а потом поспешно добавляет: — Жду тебя завтра в буфете в половине десятого. И можешь прихватить с собой камеру, если это для тебя так важно.

Последняя его фраза звучит довольно едко. И, конечно, тут же пробуждает во мне дух противоречия.

— Я могу проспать, — бормочу я и отвожу глаза в сторону. — Половина десятого — это слишком рано.

— Ничего страшного, — нахально скалится Петров. — Если проспишь, я принесу тебе завтрак прямо в постель.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ника уходит, а я вздыхаю. С облегчением.

Она точно ведьма! И чудовище! Дразнила меня все время, пока сидела со мной за столом. Да еще и платье это дурацкое нацепила, с вырезом почти до талии. Меня так и подмывало сунуть в вырез руку. Точней обе. Впрочем, там такая глубина, что можно было и целиком занырнуть.

Мои губы трогает улыбка.

Надеюсь, при монтаже не выяснится, что я почти все время пялюсь на Никину грудь? Видит бог, я напрягал всю свою волю, чтобы этого не делать, но человеческие способности не безграничны. Невозможно — иметь рядом с собой такое и не пялиться.

Чертово платье! Хотя я мог бы его стерпеть. Мог. Если бы Ника не бросала на меня такие горячие, осязаемые взгляды, при воспоминании о которых кожа на загривке у меня сразу дергается. Как у кота.

Наверное, Нике просто нравится превращать общение с собой в пытку, иначе бы она не достигла в этом такого мастерства. Ей хватило пары секунд, чтобы довести меня до точки кипения, а потом она не дала мне и шанса взять себя в руки. Ни единого шанса. Все долбанное интервью она так облизывала губы, так смотрела, что я мог думать только о том, как было бы славно закинуть ее красивые ножки себе на плечи. Наболтал какой-то ерунды. Натуральной ахинеи.

Интересно, Ника весь мой бред во влог вставит, или совести хватит вырезать отдельные перлы?

Я делаю пару глубоких вдохов, чтобы немного прочистить мозги. Даже пытаюсь подумать об Ангелине. Пытаюсь подумать о работе, о чертовой статуе свободы, о законах Ньютона и еще десятке вещей, но в голове прочно засела злючка. Так и вижу, как она скидывает с себя дурацкое платье, аккуратно через него переступает и идет ко мне.

Злая, плохая девочка… Неужели она думает, что я позволю безнаказанно себя мучить? А-ха-ха! Нет, я не из мазохистов.