Словно она как женщина была ему не интересна. Быть может, он всерьез подумывал расстаться с ней после путешествия?

При этой мысли сердце ее сжалось от непонятной тоски, как будто расставание с ним было самым страшным, что могло с нею произойти.

Возможно ли, что она полюбила его?

Она попыталась убедить себя, что это было невозможно. Кто может полюбить такого грубого, такого заносчивого человека? Этого острого на язык и безрассудного деспота?

Но потом вмешалось чувство справедливости. Он был таким в начале, но теперь преобразился, сделался учтивым и даже немного шутливым. На этой благодатной почве любовь могла произрасти и распуститься пышным цветом.

Однако после первой ночи он не сделал ни единой попытки стать ее любовником. Он помогал ей одеваться и раздеваться с холодной отстраненностью, прямо как горничная. Вечером он, желая спокойной ночи, целовал ее в щеку и уходил, не оборачиваясь.

Уважение?

Или безразличие?

Как он поступит сегодня вечером?

Мягкий стук в дверь известил о возвращении графа. Он вошел в спальню, облаченный в бархатный малиновый халат. Как видно, он переоделся в комнате лакея.

– Я подумал, вам нужно будет помочь снять платье, – сказал он.

– Спасибо, – ответила она, пытаясь не дрогнуть голосом, хотя сердце в груди забилось со страшной силой.

Она почувствовала, как его пальцы расстегнули крючки у нее на спине, и замерла в ожидании продолжения. Однако открывшуюся кожу лишь овеяло воздухом. Потом от двери раздался его голос:

– Я оставлю вас теперь. Вернусь, когда вы ляжете.

Когда он ушел, Венеция сняла с себя остальную одежду. По какой-то причине ее охватило странное внутреннее томление – состояние, граничащее с сильнейшим волнением.

Она легла, отвернулась лицом к стене, чтобы он не подумал, будто она против его возвращения или вообще обращает на него внимание.

Наконец она услышала, как осторожно открылась и закрылась дверь. Потом он лег, тихо скрипнула кровать, после чего погас свет.

Венеция лежала в темноте, прислушиваясь к его медленному дыханию, пока не поняла, что он в конце концов заснул.

Тогда она села на кровати и посмотрела на него. В темноте удалось различить только, что он лежал спиной к ней и не шевелился.

Делать было нечего. Венеция сердито плюхнулась на подушку и попыталась заснуть.

…Проснувшись, она увидела солнечный свет, пробивающийся сквозь занавески на окнах. Аккуратно отодвинув ближайшую занавеску, Венеция выглянула наружу. То, что она увидела, заставило ее резко сесть и приникнуть к оконному стеклу.

Еще никогда в жизни она не видела такой красоты. Вокруг поезда громоздились горы, и даже в сером утреннем свете она не могла не поразиться их яркой, первозданной красоте. Блеклый английский свет никогда не являл взору ничего подобного.

Венеция смотрела на деревья, кусты и цветы, проплывающие мимо, словно озаренные божественным сиянием. «Есть ли еще где-нибудь край, подобный этому? – размышляла она. – Яркий. Пестрый. Восхитительный».

Зрелище это так ее заворожило, что она перестала замечать и слышать что-либо иное. Только когда руки графа легко легли на ее плечи, она поняла, что он тоже встал и подошел к ней.

– Волшебно, правда? – спросил он.

– Я и подумать о таком не могла, – пробормотала она. – Это место даже прекраснее, чем я его представляла.

– Да, это так, – тихо ответил граф.

Он сидел на кровати у нее за спиной, касаясь ее своим телом совсем чуть-чуть, но легкого прикосновения было достаточно, чтобы она вспомнила, что на ней только одна тонкая ночная рубашка. И тут ей в голову полезли совсем другие мысли. Понимает ли он, что под этой рубашкой ничего нет? А если понимает, возбуждает ли его это? Что это? По его телу прошла легкая дрожь или показалось? Почувствовал ли он, как дрожит она?

Наверное, почувствовал, потому что нежно повернул ее так, что она легла на его руку, а распущенные волосы ее рассыпались по плечам. Он провел по ним пальцами, едва касаясь, а потом наклонил голову, их губы встретились.

От этого поцелуя она растаяла, по телу растеклось тепло, и вдруг все тревоги куда-то исчезли, она почувствовала себя защищенной. Ее руки, как будто зажив своей собственной жизнью, прикоснулись к его лицу, волосам.

На мгновение он отстранился. Его взгляд выражал немой вопрос. Она ответила улыбкой.

– Моя жена, – прошептал он.

– Да.

И после этого слов уже не было, была только сила его объятий и красота ее превращения в жену.

Когда они снова проснулись, прошло уже несколько часов. Венеция увидела, что по-прежнему лежит в его объятиях на узкой кровати.

Как и раньше, он улыбался ей, но улыбка была другой. Этой ночью они нашли друг друга, теперь их объединило нечто, что она осмеливалась называть любовью.

Он не говорил, что любит, но она была согласна ждать этого признания. Венеция видела его взгляд, чувствовала нежность в его объятиях, и пока что этого было достаточно.

Он за обе руки поднял ее из кровати и несколько секунд пристально всматривался в ее глаза, а потом сказал:

– Я хочу кое-что вам дать.

Он наклонился и достал из кожаной сумки на полу обручальное кольцо, которое она вернула ему в первый день плавания.

– Теперь вы можете носить кольцо моей матери, – сказал он. – Надеюсь, вы его примете.

– С удовольствием буду носить его, – сказала она, и граф надел кольцо ей на палец.

Девушке показалось, что только сейчас они пришли к истинному началу.

Но кто знает, каким будет конец?..

Вскоре достигли Калькутты. Поезд медленно подъехал к вокзалу, где их снова встречал оркестр. Выглянув в окно, Венеция увидела развевающиеся флаги.

И вдруг ей пришло какое-то необычайно отчетливое осознание того, что с нею происходит. Точно пелена спала с глаз. Они – почетные гости вице-короля, представителя ее величества королевы, и какое-то время к ним тоже будут относиться как к королевским особам.

– Милорд, – сказала она, повернувшись к графу.

Он посмотрел на нее.

– Вам не кажется, что после вчерашней ночи вы можете называть меня Айвеном?

– Конечно, – сказала она и слегка покраснела от воспоминаний.

– Я хочу услышать, как вы произносите мое имя.

– Айвен, – прошептала она.

– Что вы хотели мне сказать?

Если он ожидал услышать какое-нибудь романтическое признание, его ждало разочарование. Венеция спокойным голосом произнесла:

– Я хотела спросить: вы бывали в Кедлстон-холле?