Уходит разбираться с убитыми, а я скатываюсь по стене и наблюдаю за всем сквозь полуприкрытые ресницы.

Коридор и палату избавляют от тел столь быстро, что можно подумать, что все мне привиделось. Но перед глазами слишком ярко видение того, как Борис даже сквозь кому смог меня спасти. Убил подонка! Борис всегда меня спасал.

«А Иван?», — шепчет подсознание, и я фыркаю.

«А Иван выполняет приказы.».

Если хозяин умрет, пес просто найдет себе нового.

Да.

Именно так надо думать об Иване. Как о собаке, которая умеет только подчиняться.

Следующие два дня я, как и прежде, не отхожу от Бориса. Он так же неподвижен, пока вокруг него происходит захват власти. Мне так это видится.

Теперь все знают, что он жив, и очень хотят с ним увидеться, но Иван не дает. Он ничего не рассказывает о делах, в которых он закопался. Он делает вид, что ему все почем, но я вижу, как он устал.

Как сдают его нервы.

Вижу, что он готов выложиться для Бориса до конца.

Только это все не отметает моих подозрений.

И подозреваю не только я. Финансовый директор комбината, Денис Батурин, худощавый брюнет, весьма и весьма заинтересован покушением.

Они с Иваном постоянно что-то обсуждают.

Какие-то банки, какие-то кредиты, так что у меня от их галдежа начинает болеть голова.

И не только у меня.

— Хватит пиздеть! — рявкает Борис так громко, что я падаю с дивана.

Но тут же вскакиваю и подлетаю к нему. Глаза еще закрыты, но уже говорит.

— Башка от вас болит. Нина.

— Я тут, милый. Я тут…

Живой. Очнулся. Счастье растекается по телу со страхом. Жуткое сочетание, что крутит желудок похлеще слабительного.

— Воды и врача. Мне надо знать, сколько я еще пролежу, как овощ, — ругается он, и я тут же выбегаю из палаты.

Останавливаюсь на мгновение и часто дышу. Живой, а мне горло веревкой стянули. Так на воздух хочется. Так свободы хочется. Но я иду в ординаторскую.

Привожу врача и тут же даю стакан воды, который подношу к пересохшим губам Бориса.

Сглатываю, когда вижу, как мнется врач.

Он собирается сообщить Борису про поврежденный позвоночник, и я боюсь представить, что произойдет.

— Сколько мне еще лежать?

— У вас несколько пулевых ранений, сотрясение мозга и переломы трех ребер, — резюмирует врач, не смотря на пациента, а просматривая бумаги. И я могу его понять, смотреть на Бориса в такой момент, как смотреть на солнце без очков. Вред не моментальный, а накопительный.

— Я заикаюсь что ли? — спрашивает Борис так холодно, что по телу ползет мороз. — Я не спросил, что со мной. Я спросил, сколько лежать!

— Борис Александрович, пуля задела нижний отдел позвоночника. Так что максимум действий — это сидеть.

Я со стаканом отхожу в сторону, словно боюсь взрыва, но лицо Бориса непроницаемо.

— Ясно. Денис, что у нас с ФинБанк?

— Они требуют немедленной ликвидации долга.

— Насколько немедленной?

— В течение недели, иначе заберут завод.

— Пока я живой, они могут там только сдохнуть. Иван.

Я наблюдаю, как даже с больничной койки Борис отдает приказы, как руководит своими солдатами, и невольно заражаюсь его энергетикой.

Он не сдастся. Не впадет в уныние. Не будет лить слезы насчет травмы.

Он будет бороться до самого конца, и я не могу не восхищаться им. Не могу не любить его даже в таком состоянии.

Хотя, надо признать, я все еще зла. Теперь, когда он может разговаривать, я вспоминаю все свои обиды. Но прячу их, пока мы не остаемся наедине.

И даже сейчас, уже готовая лопнуть как шарик, я просто сдуваюсь, потому что Борис груб со всеми, кроме меня.

— Сильно досталось? — скользит он по моей пижаме взглядом, осматривает повреждения, и я качаю головой.

— Ты же закрыл меня.

— Как мы выбрались из машины? — в свою очередь спрашивает он. И это вполне здоровое любопытство. Но поверит ли он в правду?

Сглатываю, еле разлепляя губы, произношу:

— Я нас вытащила.

Он долго смотрит мне в глаза. Так долго, что по телу пробегает мороз, и я обнимаю себя за плечи. Потом Борис кивает на место рядом с собой.

— Иди сюда. Я чертовски устал. Ты мне нужна, — говорит он, и я, немного помявшись, укладываюсь рядом.

Мы долго лежим, и я даже начинаю отсчитывать ритм его сердца, пока он обнимает меня.

— Ты понимаешь, что следующие несколько месяцев тебе придется жить с инвалидом?

Прикрываю глаза, впервые осознавая весь ужас его слов.

Ведь я уйти от него хотела.

Я же ненавижу его.

Он испортил мою жизнь.

А что теперь? Быть с ним из-за жалости или я просто верю, что он скоро встанет и сможет сделать меня счастливой. Или верю, что это происшествие изменит его.

— Понимаю.

— Ты должна так же понимать, что инвалидность касается члена. На данный момент я хочу тебя мозгами, а тело спит.

Меня колет обида.

— Ты что, считаешь, мне от тебя только секс нужен? Ты считаешь меня такой поверхностной?

— Да, — без утайки говорит он, и я вскакиваю.

Мне плевать, что он болен, врезать ему хочется не меньше.

— И, если ты сейчас уйдешь, ты покажешь, насколько я прав. Но ведь ты не хочешь этого?

— Борис! — кричу. — Ты опять мною манипулируешь! Даже лежа, даже при смерти! Если я захочу с тобой остаться, мне будет плевать, в каком ты состоянии. А если не захочу, то будь ты хоть половым гигантом, я все равно уйду.

— Значит, не уходишь?

— Пока нет! Остаюсь до тех пор, пока ты не встанешь, а потом…

— Потом?

— Потом я выйду за тебя замуж, разведусь и станут самой богатой женщиной в стране. Как тебе мой план?

— В духе авантюризма, я бы сказал, — хмыкает Борис неожиданно. — Одного ты не учла. Я скорее убью тебя, чем дам развод.

— Я знаю, — вздыхаю я. — Поэтому я не выйду за тебя замуж, но и бросить не могу. Не сейчас. Не тогда, когда сама вытащила из огня.

— Иди сюда и давай спать. Завтра мне снова разбираться с теми, кто хочет засунуть лапу в наш завод.

Подчиняюсь, ложусь, прижимаясь к боку как можно крепче, чувствуя мерное сердцебиение.

— И часто они появляются?

— Постоянно. Так что надо держать ухо востро.