— К сожалению.

Морен не хотел говорить о себе. Вероятно, Ирина почувствовала это и со свойственной дворянам деликатностью перевела тему.

Графиня приказала выделить для него одну из комнат. Морен оставил там вещи, а после ужина, как и обещал, опросил слуг. К сожалению, плотника к тому часу уже не было в усадьбе, а другие мало что могли рассказать. Они, как один, твердили ровно то, что изначально поведала Ирина: нечистый пробрался в дом, никто его не видел, слышали только крики и вой. Оба супруга погибли, и похоронили их сегодня днём на рассвете.

— Мать-то Иришка в склепе упокоила, — поделилась с ним, качая головой, кухарка — женщина глубоко в летах, с красными, словно обожжёнными руками. — А вот отца на кладбище закопать приказала, прям как собаку.

— Что же, без могилы даже? — удивился Морен, но кухарка снова покачала головой.

— Да нет же! С гробом, могилой, всё как полагается. Да только на кладбище, а не в склепе! Неправильно это, граф он всё же. Как бы злым духом не пришёл.

— А гроб закрытый был?

— Закрытый, конешно! — она посмотрела на него с таким возмущением, словно он прямо при ней решил вызвать мертвеца с того света. — После твари той, там, поди, и живого места-то не осталось.

Но далеко не все в усадьбе оказались столь же словоохотливы. Многие девушки — а мужчин в услужении у Ирины практически не нашлось: лишь конюх да овчар, жившие в пристройке, — прятали глаза, когда Морен заговаривал с ними, словно боялись, что он их проклянёт, если взглянуть на него. Некоторые извинялись, скупо и спешно отвечали на вопросы, а затем убегали, ссылаясь на неоконченную работу. Его сторонились, слуги не желали находиться с ним в одной комнате, но и нарушить приказ графини никто не осмелился.

Лишь один разговор показался ему примечательным. Уже перед самым отходом ко сну он заметил молодую девушку, что готовила постель для графини. Красивая простушка с веснушчатым носом и русой косой, уложенной в корзинку на голове. Морен не стал дожидаться Ирины и вошёл в её покои без спроса, чем изрядно напугал служанку. Обернувшись и увидев его, она вскрикнула от ужаса, хватаясь на сердце и округлый живот, который уже не могло скрыть просторное платье.

— Простите меня, — обратился к ней Морен, миролюбиво протягивая раскрытую ладонь. — Я не хотел вас пугать.

— Вы будто кот ходите, шагов не слышно. — Девушка тяжело дышала, пытаясь успокоить громко бьющееся сердце. — Вы точно человек?

Морен оставил её вопрос без внимания.

— Я бы хотел поговорить. Вы работали в прошлую ночь?

— Да. Но нельзя мне говорить с вами, — она замотала головой и опустила взгляд. — Работать нужно. Графиня браниться будет.

— Не будет. Я скажу ей, что вы говорили со мной, она дала своё позволение.

Девушка качнула головой, отказываясь. Смотрела она в пол и лишь иногда бросала на него любопытствующие взгляды, видимо, ждала, когда её отпустят. Морен вздохнул и решил испытать удачу ещё раз:

— Что вы помните из той ночи, когда погиб граф?

— Ничего не помню. Работала я. Протирала серебро в столовой. Его как раз отмыли после ужина, и я полотенцем сушила. Грохот был, крики. Ирина кричала, и граф Агний кричал, графиня… Потом, помню, вой был. Нечеловеческий, будто… не знаю. Вы такой, наверное, слышали, а я вот впервые… Так страшно стало. Будто птица кричит, да и не птица. Якуб наверх бросился, вы лучше у него спросите.

— Вы видели, как выносили тела?

Девушка побледнела и широко распахнула глаза, уставившись на него.

— Что вы, что вы! Мне так страшно стало, я, если бы и просили, не взглянула бы. Там столько крови было, еле избавились, меня то и дело тошнило.

— Вы отмывали комнату после случившегося? — удивился Морен.

Мысль о том, что убирать следы жестокой расправы заставили девушку в положении, казалась ему по-настоящему дикой.

Но та кивнула. Руки её дрожали, и она цеплялась за платье, чтобы унять их.

— Мне идти надо, графиня браниться будет.

— Там была другая кровь? Тёмная, нечеловеческая?

— Не было ничего! — служанка вскинула на него молящий взгляд. Глаза её заблестели, она дрожала, готовая вот-вот разрыдаться. — Пожалуйста, пустите, меня графиня наругает!

Морен отошёл в сторону, и та сбежала от него со всех ног.

Следующим днём он поднялся со слугами, приступив к поискам прежде, чем разбудили Ирину. Греясь в лучах утреннего солнца, Морен облазил всю территорию и крышу усадьбы. Почти до самого полудня он рыскал руками в траве, осматривал стены дома, заглянул в каждую пристройку, включая конюшню, и даже проверил растущие во дворе деревья. Но ни одной сломанной ветки и ни одной смятой травинки найти не удалось. Никаких отпечатков лап или борозд от когтей, а сухая, покрытая пылью земля говорила о том, что дождя не случалось уже давно. Даже ловчие псы не нашли бы, за что зацепиться. Граф словно бы провалился сквозь землю.

Закончив осмотр усадьбы, Морен оседлал лошадь и направился в ближайшие поселения. Ирина объяснила ему, где искать Якуба и как тот выглядит, и первым делом он решил навестить именно его. Край, принадлежащий роду Кременских, носил название Тихомирье. Бесконечно-зелёные просторы, укрытые солнцем, — вот каким он виделся Морену. Куда ни направь взгляд, всюду покачивалась на ветру высокая трава и, будто жемчужины да драгоценные камни, сияли в ней луговые цветы: ромашки и тысячелистник, клевер и шалфей, цикорий да васильки. Яблоневые сады, о которых говорила Ирина, пестрели вдали багряным и золотым, словно брызги краски на изумрудных листьях. Сердце замирало, стоило лишь представить, какая благодать здесь царила весной.

Слух о том, что графиня пригласила Скитальца, дабы защитить людей от проклятого, разошёлся быстро, но обернулся против Морена. Когда он въехал в селение, все уже попрятались по домам. Улочки словно бы вымерли, лишь в редких дворах ещё занималось хозяйством мужичьё: кто рубил дрова, кто распутывал рыбацкие сети, а кто точил серпы и косы. Никто его не гнал и не оскорблял, но провожали глазами с опаской и недоверием. Морен неспешно вёл лошадь по деревне, оглядываясь в поисках плотника, пока на глаза ему не попался старичок, мирно жующий смолу на крыльце дома. На пришедшего к ним чужака он не обратил никакого внимания, чем удивил и привлёк Морена. К нему-то он и направился, останавливая кобылу прямо у калитки.

— День добрый, — поприветствовал он старичка. — Я бы хотел поговорить с вами. Вы позволите?

Тот кивнул и сощурил опухшие глаза, вглядываясь в его лицо.

— Говори, коль начал.