и единственным, кто оставался у нее на всем белом свете.

И добавила дрогнувшим голосом:

– Ты ведь возьмешь меня в жены?

Девчонка была упрямой, наверное сказывалась ее испанская, или как там, каталонская кровь. Уперлась своим академическим рогом – и ни в какую, продавать картины не намеревалась.

А ведь все было уже готово: тот же трюк, что и с долларами, – большие деньги, только все поддельные.

Но вместо того чтобы согласиться с его предложением, она его отвергла – и сама сделала ему предложение.

Ну да, элементарно заявила, что он должен взять ее в жены!

Так как операция была провернута только наполовину (квартиры он у девчонки уже изъял, а вот картины еще нет), то не оставалось ничего иного, как ответить согласием.

Хорошо, что после похорон свадьбу не празднуют, поэтому удалось убедить внучку академика подождать до следующего года, а вот там…

Так долго Федор ждать, конечно же, не намеревался. Денег обе квартиры, быстро перепроданные, принесли солидно, но ведь он мог получить еще больше. Да и с подельниками пришлось делиться, а Федору хотелось все сразу и одному.

Две картины все еще являлись собственностью девчонки, однако этому предстояло скоро измениться.

Саша поверить себе не могла: она сделала парню предложение, хотя все должно было быть наоборот.

Но в ее жизни все шло наперекос, поэтому, взяв на себя инициативу, она и спросила Федю, чем его явно ошарашила.

Однако он, выслушав ее предложение руки и сердца, улыбнулся, поцеловал ее и ответил:

– Ну конечно же да! Я возьму тебя в жены, а ты меня в мужья.

Саша была на седьмом небе от счастья – он согласился!

Она бы умерла, если бы он отказал. Но не отказал ведь.

– Только давай повременим, – внес он предложение, – потому что у тебя дедушка умер, а потом бабушка. Да и моя бабуля, надо сказать, очень и очень плоха…

– Можно мне с ней познакомиться? – попросила Саша, и Федор вздохнул:

– Конечно да, но только когда ее выпишут из больницы. Ты ведь знаешь, что я очень тебя люблю?

И поцеловал ее.

Ну да, внучке академика только с его бабкой знакомиться. Что же, он бы мог познакомить, но общество этой старой алкашки, вечно матерящейся, неизменно с окурком в железных зубах, вряд ли так уж понравилось бы этой утонченной питерской девице.

Внучка академика начинала действовать Федору на нервы. Помыкает им, как будто он уже ее муж. Ну да, без пяти минут: он ведь принял ее предложение.

А разве у него оставался другой вариант?

Девчонка даже взяла академический отпуск, явно серьезно намереваясь начать новую жизнь. И что-то даже завела разговоры о детях.

Ну да, ему только вот отцом становиться – с ней!

– Думаешь, Илья – это хорошее имя для сына? – спросила его Саша и тотчас смущенно добавила: – Понимаешь, Илья – это у нас имя семейное. Дедушку так звали, его отца тоже. И моего так же…

Федор с готовностью подтвердил:

– Отличное имечко!

Внучка академика прошептала:

– Илья Федорович – согласись, звучит же!

Нет, это было уже чересчур! Не нужен ему никакой Илья Федорович, во всяком случае, не сейчас и уж точно не с внучкой академика.

– А если девочка? – спросил он, дабы было что сказать, и Саша с готовностью ответила:

– Тогда Лаура.

Ну да, точно, как как ее мамашу с каталонскими корнями!

Внучка академика смутилась:

– Ты ведь согласен? Или у тебя имеются свои предложения?

Ну да, предложения у него были: например, забыть об этом идиотизме и наслаждаться жизнью, вместо того чтобы думать о браке, детях и прочей дребедени.

– Лаура Федоровна? Гм, сочетание занятное… Но почему бы и нет?

Илья Федорович и Лаура Федоровна – ну да, их детей именно так и будут звать. Только вот о чем она, собственно, думала?

О том, что выйдет замуж за Федю, заведет с ним сына и дочь (или, наоборот, сначала дочь, а потом сына) и все будет хорошо.

Хорошо?

Ну да, ведь после полосы трагедий и кошмаров должно же к ней прийти счастье – конечно же должно!

И оно уже и пришло: Федор вместе с ней.

Строя планы на будущее, Саша не смогла ему отказать, когда молодой человек сказал:

– Знаешь, я тут читал о подделках в Эрмитаже…

Девушка кивнула – она тоже была в курсе сенсационных разоблачений, согласно которым многие из шедевров во всемирно знаменитом музее нерадивые сотрудники, связанные с криминалом, заменили копиями и продали за рубеж.

– А ты уверена, что в коллекции твоего дедушки не было подделок?

Саша рассмеялась и ответила:

– Ну нет, дедушка хоть и был геоморфологом, но в живописи разбирался отлично. У него наверняка копий не было. А даже если и были, то теперь все равно, разве что только ворам не повезло.

Поцеловав ее, Федя заметил:

– А что, если и твой Пикассо – тоже подделка?

Девчонка верить в то, что Пикассо – подделка, конечно же, не желала, отнекивалась, в очередной раз рассказывала ему историю, которую он от нее уже три тысячи раз слышал, о том, как Пикассо кормил ее прабабку, на картине запечатленную, шоколадом, которым негодная девчонка в него и кидалась.

Ну и прочие интеллигентские байки.

Однако зерно сомнения ему заронить удалось, потому что спустя некоторое время внучка академика сама к этому вернулась.

– Ты думаешь, Пикассо ненастоящий? – спросила дрогнувшим голосом Саша Федю. Верить в такое она упорно отказывалась, но ведь он был прав: всякое могло статься.

– Конечно же, настоящий, – чмокнул тот ее. – Но ведь лучше, если это будет подтверждено экспертами, не так ли?

Подумав, Саша кивнула и сказала:

– Наверное, ты прав. Тем более уже были случаи, когда дедушке пытались продать подделки или копии, и он несколько раз в своей коллекции обнаруживал подозрительные экземпляры и от них избавлялся…

– Ну вот видишь! – заявил Федя. – Я уверен, что Пикассо – самый что ни на есть настоящий. Но ведь проверить было бы неплохо? А заодно… – Он сделал короткую паузу. – Заодно и рыночную цену узнать…

Саша заявила:

– Ни Пикассо, ни Репина я продавать не намерена ни при каких обстоятельствах! Денег у нас теперь, после продажи двух квартир, предостаточно, а это все, что осталось от коллекции дедушки…

Федор продолжил:

– Нет, только узнать, не продавать. Я бы сам продавать не стал, а Репина бы вообще повесил у себя в спальне…

Вытащив портрет прапрабабки из чулана, Саша заявила:

– Давай тогда и повесим! А Пикассо на кухню!

И