рвала конверт, извлекая оттуда прямоугольную открытку с изображением солнечного заката над Невой.

Перевернув ее, она увидела начертанное твердым мужским почерком: «Малышка! Я думаю, что мы не подходим друг другу. И чтобы уберечь нас обоих от большой беды, я решил, что нам надо расстаться. Прошу, не пытайся меня разыскать и переубедить. Решение принято. Кроме того, я теперь уезжаю в Москву. Постарайся быть счастлива. Мне было с тобой хорошо, но все заканчивается. Не поминай лихом. Ф.»

Кажется, после прочтения этого не оставляющего никаких иллюзий послания от Федора она вздумала потерять сознание, и если бы не проходивший мимо один из этих самых бородатых и пузатых рокеров с кружками пива, то брякнулась бы на пол заведения.

Не самого, надо сказать, чистого.

Ее подхватили, оттащили, куда-то положили. Сквозь дрему Саша помнила, что столпившиеся над ней личности, так похожие на рогатых демонов (она что, умерла и попала в преисподнюю?), совещались, вызывать ли «скорую» или нет, а кто-то предложил сделать ей искусственное дыхание.

И когда над ней склонилось что-то массивное, волосатое и рогатое (зрение наконец обрело резкость: это был один из рокеров в мотоциклетном шлеме с рогами), Саша закричала.

И, немедленно придя в себя, подскочила и заявила:

– Со мной все в порядке, все в полном порядке!

Чтобы потом опять потерять сознание.

Перепугавшиеся рокеры в самом деле вызвали «скорую», однако Саша наотрез отказалась ехать в больницу, уверив пожилого фельдшера, что у нее ничего не болит.

Тот, проверив рефлексы и сделав ей инъекцию глюкозы, пробормотал что-то насчет дармоедов, которые вызывают «скорую» по пустякам, и оставил Сашу в покое.

К девушке робко приблизился тот самый рокер, который намеревался сделать ей искусственное дыхание, и протянул ей послание от Федора: когда она потеряла сознание, оно спланировало на пол заведения.

Не самый чистый.

– Вот, то ваше… то есть твое… то есть ваше.

И заискивающе добавил:

– Ну и сволочь же этот твой! Расстается с дамой при помощи такой фигни. Видимо, потому, что сам на «ф». Может, с нами выпьете? Выпьешь? И вообще, ты мне нравишься!

Выхватив у него открытку, Саша, чувствуя, что у нее по щекам струятся слезы, выбежала прочь.

Только утешителя в виде этого рогатого красавца ей не хватало!

Нет, дело было вовсе не в рогатом красавце, который, не исключено, был одним из самых лучших и добрейших людей в Питере или, кто знает, даже во всем мире.

А в том прямоугольничке из картона, который она держала в руках. И в том, что на нем было написано.

Федор ее бросил, решительно и бесповоротно.

Федор специально заказал курьера на одиннадцать, хотя встречу внучке академика назначил на восемь. Пусть потомится, помурыжится, подумает о своем поведении.

Хотя думать было, собственно, не о чем.

Ну да, он просто выбрал момент, чтобы расстаться, – а удобный или нет, не ему судить. А то внучка академика завела уже разговоры о свадьбе и о детях – значит, необходимо говорить «прощай».

Ну вот, он, собственно, и сказал. Точнее, в открытке написал – говорить это самому ей в лицо было неохота.

А то начнутся все эти слезы, стоны, крики, увещевания, чего еще доброго, закатывания глаз, обмороки и истерики.

Расстаться все равно в итоге придется, но зато с гораздо большим количество потрепанных нервов.

А трепать свои нервы Федору не хотелось.

Ну да, с внучкой академика была парочка приятных моментов, под конец стали хоть трахаться даже почти по-человечески, а не по-пионерски, так что пусть будет ему по гроб жизни благодарна, что научил ее кое-чему стоящему.

Не стоило забывать, что его миссия была выполнена: картины дедушки давно перекочевали к новым владельцам, но на этом нагреться не получилось.

Зато он отыгрался на двух картинах и двух квартирах внучки академика, которые гарантировали ему стартовый капитал.

Он ведь не врал: в Питере ему делать было больше нечего, на батю конкуренты покушение устроили, киллер в него стрелял, правда промахнулся, но если было одно, то будет и другое, на этот раз удачное.

А без бати ему в Питере делать нечего, да и с батей тоже уже, собственно, нет.

Потому что он был для них чужим. И батя, как он узнал, за новый курс в универе взноса не сделал и, похоже, и не собирался: то ли разочаровался в своем Федяке, то ли по причине покушения и начавшихся войн по переделу зон влияния в Северной столице просто не до этого было. Хорошо, что в свое время от армии надежно отмазал.

А когда будет до этого, то самого бати, не исключено, не станет.

Жаль, учебу так и не завершил, но ничего, теперь у него есть деньги, чтобы начать собственное дело.

Подальше отсюда.

Без бати и внучки академика, зато с долгосрочными планами.

Пока, Питер, – привет, Москва!

Бесцельно гуляя по тем местам, где она еще недавно была с Федей, Саша все задавалась одним-единственным вопросом: почему?

Почему он ее бросил?

Ну да, она в сердцах сказала то, что не следовало говорить, однако ведь среди тех, кто друг друга любит, это нормально.

Или нет?

Она в который раз перечитала послание Федора.

От него веяло таким непонятным холодом и отстраненностью.

А ведь Федя, ее Федя, был каким угодно, только не холодным и не отстраненным.

Или все же был, просто она не заметила?

Нет, конечно же, не был!

Значит, она во всем виновата, значит, она упустила свое счастье, значит, она разрушила собственное будущее.

Отыскать и попытаться вернуть все на круги своя?

Однако Федор же просил: его не искать и не пытаться переубедить. Решение принято.

Только принято без нее, зато решительно и бесповоротно.

И не в ее пользу.

Он уезжает в Москву – но что он там будет делать? И почему он уезжает, ведь он же здесь учился в университете на юриста.

Ну да, через университет и найти!

Тут Саше стало страшно – а что, если у него кто-то там, в Москве, появился? Ну да, они туда недавно вместе ездили, чтобы квартиру бабушки на Никитском бульваре продать.

Вдруг у него в Москве невеста?

Или даже скоро законная жена?

Некоторое время, стоя на каменной насыпи и глядя