завтра к часу в фотолабораторию кафедры журналистики. Знаешь, где это?

— Найду, — сказал я и оставил студента в покое.

Но то — я. А вот Марина Дичок тотчас утащила его во второй зал, дабы тот запечатлел её гостей декламирующими стихи, разыгрывающими какие-то сценки и просто валяющими дурака. Я за ними не последовал, поскольку наконец-то углядел Карла. Сгорбившись, тот сидел на высоком стуле в дальнем конце буфета, перед ним стояла пузатая рюмка с коньяком.

Я подошёл и устроился рядом.

— Ну и что у тебя стряслось?

Здоровяк дёрнул плечом.

— Ничего.

— Маринку приревновал? — закинул я удочку.

— Нет! — коротко ответил Карл, влил в себя коньяк и передвинул пузатую рюмку буфетчику. — Повтори.

— Мне того же, — попросил я и пихнул в плечо товарища. — Ну ты чего такой мрачный? Рассказывай!

Карл отпил из рюмки и неопределённо хмыкнул.

— Да одно к одному подобралось.

— Тогда излагай с самого начала. Структурируй материал. Тебя же учили докладывать!

Здоровяк покривил уголок рта и махнул рукой.

— Да не бери в голову! Из СЭЗ вызов пришёл. Через месяц меня в Новинске уже не будет.

— И ты этого хочешь? Может, лучше в аспирантуру?

— Твоё здоровья, Петя! — Карл стукнул краешком своей рюмки о мою и выпил.

Я последовал его примеру и скомандовал буфетчику:

— Повтори!

— В аспирантуру не хочу, — заявил здоровяк после этого. — Нет, так-то можно. Просто тут такая история… — Здоровяк тяжко вздохнул. — За «СверхДжоуль» крепко взялись. Они тоже хороши, конечно. Развели у себя космополитизм и аморалку, вот им всем и решили накрутить хвосты без разбора. Новый проректор Лемеш — слышал о такой? Она на всю голову больная, вместо того чтобы разобраться, потребовала товарищеский суд над всеми скопом устроить. А после такого на север распределение получить за счастье будет. Там и Ян под раздачу попадает, и Машка мне не чужая. Я к Серёге Браку подошёл, тот в отказ пошёл. Мол, не могу ничем помочь. Сверху приказ спустили устроить показательный процесс. Вроде — моё дело сторона, а сердце не на месте. И Маринка ещё всю плешь проела: не так одеваюсь, не туда хожу, не с теми общаюсь. А у меня её приятели уже в печёнках сидят!

— Да уж… — задумчиво протянул я. — Вижу, по пути к просветлению ты не продвинулся. Беда!

— Вот только Федору Васильевну сюда не приплетай! — поёжился Карл. — Жуткая тётка! У меня от неё мороз по коже!

Тут объявили белый танец, и меня немедленно пригласила совершенно незнакомая барышня — не дурнушка, но и отнюдь не красавица. Какая-то невзрачная. Обычная, что ли…

И хоть упускать из поля зрения Карла сейчас нисколько не хотелось, я всё же не ответил отказом: просто углядел азартно шагавшую к буфету Викторию, вот и принял руку незнакомки.

— Меня зовут Антонина, — произнесла она хорошо поставленным голосом, от которого по спине побежали мурашки, только совсем не те, о которых толковал Карл. — А вас?

— Пётр, — представился я, глядя в её карие глаза.

Выпитые натощак три рюмки коньяка сыграли дурную шутку, и на миг я ощутил головокружение, поэтому непроизвольно притянул к себе Антонину чуть ближе, нежели стоило бы. Та и слова не сказала, только улыбнулась. Танцевала она просто изумительно, умудряясь двигаться в одном ритме со мной и подстраиваясь под огрехи, при этом не направляла и не вела. Просто была рядом.

Да и оказалась не такой уж блёклой, как решил поначалу. В танце барышня совершенно преобразилась, и стала напоминать Лизавету Наумовну — точнее, ту сероглазую красотку, какой та могла быть в молодости.

Очень интересный типаж. Крайне.

Мне даже захотелось продолжить наше общение, да только это же «Лира»! Тут в кого ни плюнь, родня на самом верху сидит, а то и сами уже карьеру делают. Ну и куда мне, а? На смех поднимут!

Невесть откуда возник старый, вечно неуверенный в себе Пётр Линь, и я усилием воли взял эмоции под контроль. Я — это я! И этого вполне достаточно!

Впрочем, в любом случае навязываться Антонине не стал. Почему — не понял и сам. Что-то такое вертелось в голове. Какие-то глупые предрассудки.

Я же этот… как его… Интроверт, вот!

Когда оркестр сделал паузу между танцами, барышня отстранилась, пристально глянула на меня своими васильковыми глазищами и вдруг спросила:

— Вы курите, Пётр? Здесь так душно, я бы вышла на улицу.

Уж такого намёка я не упустил.

— Не курю, но с радостью составлю вам компанию.

Барышня дошла до своего столика, взяла ридикюль, и мы двинулись на выход. Я предупредительно распахнул перед ней дверь, Антонина улыбнулась и шагнула наружу, а вот меня окликнули:

— Петя!

Только начал разворачиваться на оклик, и тут же пихнули в бок и наступили на ногу.

От боли аж слёзы на глазах навернулись!

— Да чтоб вас! — не сдержавшись, ругнулся я и оттолкнул себя Романа. — Ошалели⁈

— А чего в дверях встал? — огрызнулся студент и вышел на улицу.

— Извини! Случайно вышло, — буркнул Василий Охрянец, который плечом и оттёр на меня фотографа. — Идём, пиджаки подержишь.

— Занят! — отказался я и спросил у Вики: — Чего тебе?

— Ты уже уходишь? — поинтересовалась барышня.

Возникло желание заявить, что это не её дело, но прорезалось хорошее воспитание, и я пояснил:

— Нет, свежим воздухом подышу и вернусь.

После придержал начавшую закрываться дверь и вышел на крыльцо. Уже спустившаяся на тротуар Антонина обернулась и помахала мне рукой.

— Ну что же вы, Пётр? — улыбнулась она, и в её зелёных глазах заплясали весёлые чертенята.

Я едва не оступился. Волшебные метаморфозы лица ещё