Он, в частности, писал:

«Досадно иметь дело с тем, кто жаждет слышать лишь речи льстецов, как и с тем, кому нельзя служить, не обманывая, и кто предпочитает, чтобы его гладили по шерстке, нежели говорили правду… В эпоху правления фаворитов у любого, кто поднимается так высоко, непременно закружится голова, и он пожелает превратить слугу в раба, а государственного советника в заложника собственных страстей; попытается располагать, как своим, не только сердцем, но и честью подчиненного.

Итак, поскольку месть кует свое оружие из того, что находится под рукой, маршал попытался убедить королеву в том, что я нахожусь в тайном соглашении с принцами…

Продолжая подобным образом нападать на меня, он не прекращал попыток использовать меня и Барбена для того, чтоб выпрашивать для себя Суассон, который вот-вот должен был пасть. Мы чинили ему препятствия из опасения, что он через королеву насоветует королю воевать, дабы обогатиться на ссорах и распрях.

Чтобы лишить нас возможности предупредить Их Величества, он поспешил переговорить на эту тему с королевой, однако государыня сочла его просьбу нескромной и отказала ему, так отчитав его в нашем присутствии, что он не смог даже скрыть, до какой степени уязвлен. Однако, не совладав со своим лицом, не удержавшись от упреков, он был обижен не столько самим отказом, сколько обстоятельствами, в которых это случилось, то есть при свидетелях.

Ему было досадно, что кто-то увидел, что его влияние на королеву лишь видимость и что он действует наглостью, не имея ее настоящего доверия. Доказательством тому служит последовавшая затем сцена: королева в гневе удалилась в свои покои, и он последовал за ней, но тотчас появился вновь и стал уверять нас, что добился желаемого, хотя было ясно, что он не успел произнести ни слова. Мы ему не поверили и оказались правы, в чем убедились позже, когда королева сама высказала нам свое возмущение его наглостью и заверила, что ни за что на свете не согласится на его просьбу. Вместо того чтобы заручиться нашей поддержкой, он все более укреплялся в мысли удалить нас от государыни.

Единственным нашим прегрешением была репутация людей, ревностно служащих королю. Некоторые льстецы представили это таким образом, что будто бы, когда разговор касался Франции, о маршале речь и не заходила, а вся слава принадлежала нам, и этим играли на его слабостях. Он бывал обескуражен и заявлял, что не станет больше вмешиваться в дела, когда же дела шли хорошо, желал вести их сам».

В конечном итоге Арман Жан дю Плесси и Клод Барбен решили отойти от дел сами. Они вместе отправились к Марии Медичи и объявили ей о своем желании. Мария Медичи была удивлена и спросила, что их не устраивает. Барбен ответил ей, что они оба вызывают явное недовольство Кончино Кончини и его супруги Леоноры Галигаи. Королева успокоила их и уверила, что удовлетворена их службой, а это — главное.

Далее Арман Жан дю Плесси пишет:

«Это не помешало ему и дальше строить нам козни, придумывая для королевы множество оправданий, вплоть до того, что мы — я и Барбен — предаем ее, хотим отравить. Вся эта черная злоба, которой было заполнено его сердце, делала его беспокойным, и оттого он то и дело переезжал с места на место: из Кана — в Париж и обратно…

Тем не менее на людях он был с нами столь любезен и так скрывал свои чувства, что никому бы и в голову не пришло, как он нас ненавидел. Однако его показная доброта не смогла обмануть меня: я был предупрежден, что ему почти удалось обратить мысли королевы против нас, и принял бесповоротное решение уйти в отставку. Барбен явился ко мне, умоляя выпросить отставку и для него тоже, опасаясь, как он говорил, что у него не хватит духу настоять на своем в присутствии королевы…

Я явился в Лувр, говорил с королевой, изложил ей нашу настойчивую просьбу уйти в отставку. Королева признала, что ее настраивали против нас, и пообещала в течение недели разобраться с нашим делом, а до тех пор просила потерпеть. Ее обещание остановило меня».

Глава тринадцатая

Рост недовольства действиями Кончино Кончини

А тем временем Кончино Кончини не делал ничего, чтобы скрыть свою связь с Марией Медичи. Скорее, напротив, «если он находился рядом с комнатой Ее Величества в те часы, когда она спала или была одна, — утверждает в своих “Мемуарах” Николя Амело де ла Уссэ, — он делал вид, что завязывает шнурки, чтобы заставить поверить, будто он только что спал с нею». Это, конечно же, свидетельствовало о его плохом воспитании. Всеобщее недовольство поведением итальянца росло как на дрожжах.

В своих «Мемуарах» Арман Жан дю Плесси пишет:

«В жестоком преследовании маршалом министров, в использовании им подчас вероломных средств проглядывает хитрость, основанная на честолюбии, которое он не мог одолеть. Королева же, то ли устав