Тряхнула головой, прогоняя наваждение, и тут из подсобки вышел руководитель клуба. Увидев девушку, отшатнулся:

– Вы кто?

Она не ответила. Прошлась вдоль стенда, на котором были выставлены достижения клуба за двадцать лет: найденные в походах каски участников Великой Отечественной, осколки снарядов, образцы минералов… десятки фотографий… Сверху красовалась гордая надпись: «Романтик». Есеня отвернулась от стенда и, криво усмехнувшись, произнесла:

– Романтик…

Головко вздрогнул: он все понял.

В это время раздался стук в дверь, и в подвал спустилась глава города – та самая женщина, что «пробила» руководителю клуба звание заслуженного учителя и вчера предупредила его о приезде московских следователей. В руках она несла большую сумку и пакет.

– Анатолий Валерьевич, дорогой! – воскликнула мэр, не обращая внимания на Есеню. – Вот вам новая чешская палатка, подарок к двадцатилетию клуба! А вот еще…

И она развернула пакет; из него заструилось по полу что-то синее.

– Знамя «романтиков»! – объяснила глава. – По вашему эскизу!

Она ожидала бурного восторга, но Головко только улыбнулся вымученной улыбкой.

Между тем Есеня вышла из подвала и села в машину Меглина. Повернувшись к сыщику, она заявила:

– Это он! Я знаю. Ты знаешь. Чего мы ждем?

– Нужно им доказать, – отвечал Меглин.

И, кивнув в сторону выхода из клуба, пояснил:

– Родителям.

Родители мальчишек и девчонок уже начали собираться возле клуба, чтобы проводить своих детей в поход. Подъехал микроавтобус, и дети с рюкзаками погрузились в него. Последним сел Анатолий Валерьевич, поглядев перед этим в сторону машины сыщиков.

– А ты не боишься, что он в этом походе опять… – медленно произнесла Есеня.

– Нет, – покачал головой Меглин. – День и ночь не бывают одновременно. Они сменяют друг друга. Ночи больше не будет.

К вечеру группа туристов вышла к горной реке – неширокой, но бурной. Через реку было переброшено бревно – одно лишь бревно без перил. Преодолевая страх, мальчишки и девчонки один за другим переходили на другой берег. Но когда настал черед Паши Орлова, которого Анатолий Валерьевич защитил от пьяницы-отчима, мальчик запаниковал.

– Паша! Тебя ждем, вперед! – подбодрил его Головко.

Орлов сделал по бревну один шаг… Второй, третий… Дойдя до середины, довольный своей смелостью, обернулся к руководителю – и сорвался в реку.

Двое мальчишек тут же сбросили рюкзаки и кинулись к воде, готовые прийти на помощь. Но их остановил грозный окрик руководителя:

– Не помогать!

Сережа Капустин взволнованно воскликнул:

– Толик, он же утонет!

– Не утонет! – твердо отвечал руководитель. – Должен сам! Не помогать!

Мальчишки неохотно подчинились.

Головко легко, словно по дорожке парка, прошел по бревну, крича при этом барахтавшемуся в воде Паше:

– Ну, кто ты? Романтик или трус? Мужик или мешок? Кто ты?

Паша изо всех сил стал грести к берегу и наконец выполз на него, обессиленный. Его окружили участники похода, хлопали по спине, смотрели с уважением. Все улыбались. Один лишь Анатолий Валерьевич оставался серьезен.

– Переодеться в сухое! – скомандовал он Паше. – Сорок секунд!

И мальчик бросился переодеваться.

После реки дорога круто пошла на подъем. Капустин, сердечник, дышал все тяжелее, шел все медленнее. Тогда Анатолий Валерьевич поманил к себе Пашу и что-то прошептал ему на ухо. Мальчик кивнул, догнал Капустина и сказал:

– Капуста, давай рюкзак!

Однако Капустин, хотя и задыхался, все же протестовал:

– Я не устал!

Тогда Паша наклонился к его уху и тихонько сказал:

– Слышь, мне за то, что с бревна упал, Толик сто очков штрафа впаял. Рюкзак товарища понесу – скинет. Выручай!

На такую просьбу Капустин не мог не откликнуться и охотно отдал рюкзак. Паша повесил его себе на грудь и устремился вперед.

Вечером все участники похода сидели у костра. Одна из девочек несколько раз сочувственно взглянула на руководителя, затем не выдержала и сказала:

– Толик! – так Головко разрешил обращаться к себе в походах; в клубе надо было звать его по имени-отчеству. – Вы сегодня грустный какой-то. Что-то случилось?

Головко оглядел своих воспитанников, потом произнес:

– Дети! Вы все должны запомнить этот момент. Этот вечер. Вот это – настоящее. А остальное… Простите меня! Простите меня, пожалуйста. Если сможете.

Встал и ушел в темноту. Дети смущенно переглядывались. Никто ничего не понял.

Анатолий Валерьевич отошел на несколько шагов. Он думал, что остался один. Но вдруг неподалеку хрустнула ветка, и вскоре рядом с руководителем возник Паша Орлов.

– Толик… – сказал он.

– Что, Паш? – грустно спросил Головко.

– Я бы хотел, чтобы вы… были моим папой. Я понимаю, что нельзя. Но я бы очень хотел…

Руководитель клуба «Романтик» не знал, что ответить. Он был потрясен. И не находил слов. Что он мог сказать этому мальчику?

Поздно ночью Меглин и Есеня подошли к клубу «Романтик». Еще издалека бросались в глаза укрепленные над входом растяжки: «Романтику» – 20!» «С юбилеем!», «Толик, спасибо!» Это потрудились родители, стремившиеся выразить свою благодарность Анатолию Головко.

Меглин поковырял в замке, открыл дверь. Сыщики вошли внутрь. Еще раз очутившись в помещении, где она уже была сегодня, Есеня сказала:

– Он получал удовольствие от того, что делал с детьми. Он садист. Ты говорил, такие не могут остановиться. Почему же тогда за двадцать лет он убил только семерых? Жертв должно было быть больше. Или мы не всех нашли?

Меглин помолчал, оглядываясь, потом произнес:

– Это притвор. А где-то и храм должен быть.

Подошел к большому зеркалу. Долго и внимательно изучал его; потом вдруг схватил табурет и с силой запустил его в зеркало. На пол посыпались осколки, и открылся вход в старую подсобку, ставшую «красной комнатой». На стены были наклеены фотографии семерых повешенных детей. Тех самых, пропавших.

Есеня взяла пульт, включила DVD. На экране появился мальчик в белой рубашке и носках, в черных шортах. Он встал на пень, засунул голову в петлю. Рядом суетился Головко, что-то объяснял ребенку…

…Участники похода вернулись в родной клуб. Дети в коридоре снимали рюкзаки, оживленно делились впечатлениями. Руководитель клуба прошел в основное помещение – и замер, увидев осколки зеркала на полу, а в углу – ожидающих его сыщиков.

– Анатолий Валерьевич, вы детей-то отпустите, – сказала Есеня. – Устали ведь.