любил, тут двух мнений быть не может. Однако убивать его, по-моему, не стал бы. Пробеги между ними кошка, он бы просто затаскал Сирро по судам, у него это так здорово получается. Знаешь, что он твердит всякий раз, когда входит в раж: «Каждого стервеца, засужу, каждого!»

– Дрязгун чертов! – скривил рот поручик. – И сына вырастил непутевого!.. Дворовые и крестьяне при этом говорят, что титулярный советник утром действительно был на своем поле и подходил на короткое время к краю рощи. Сынка же его видели у дома с ружьем и охотничьей собакой.

– Хм-м, оставляем Болотовых, переходим к Черновым. Были ли у Николая Никоныча хоть какие-нибудь причины лишать жизни француза? Как-то не нахожу таковых. А у его супруги? То же самое. Они за него дочь собирались выдать!.. Это тебе, мой друг, не кошку по шее погладить!.. А у их сына, отставного штабс-капитана? Да и у него, вроде бы, не было мотивов. А ты что скажешь?

– Он в Петродаре чаще бывает, чем в имении, – ответил Зацепин. – Говорят, даму сердца себе там завел.

– Ну, что ж, дело молодое, не нам об этом судить… И его вычеркиваем из списка? Хотя, нужно признать, у нас нет понятия, как он относился к возможному браку своей сестры с Сирро… А вдруг он был против этого?.. Вот тут и призадумаешься, Ардалион Гаврилыч, начнешь чесать в затылке. Часто бывает, что братья холодно относятся к женишку, а иные принимают его в штыки, готовы пойти на крайние меры, дабы дело не дошло до свадьбы… Пара слов о Елизавете. Она, похоже, желала выйти замуж за француза. Тема эта, видимо, обсуждалась как в семье, так и между ними. А что, если Сирро, дав Елизавете надежду, обманул ее? Она могла в отчаянии потерять голову, задумать страшное и схватиться за нож. Почему нет?.. Предположения, догадки, допущения… Да, мне было сказано, что вчерашнее утро семья провела в усадьбе, никуда из нее не отлучаясь. Что насчет этого, Ардалион Гаврилыч?

– Все верно. Поутру никто из Черновых не был замечен вне пределов усадьбы.

– М-да… Ну, к Чирковой, кажется, у нас нет никаких вопросов. Конечно, ей не нравилась идея родни выдать крестницу за француза, но как-то не верится, чтобы она решилась взяться за нож и лишить его жизни. Мол, подыскивайте теперь родственнички другого, более подходящего жениха! Да и не могла она быть в роще в означенное время. Тому, вроде бы, есть подтверждения.

– Так и есть. Лакеи старой девы мне показали, что в означенное время она была во флигеле. Все как один утверждают, что почти постоянно в нем торчит, лишь иногда выбираясь в парк или по грибы.

– А Сабо?.. Ну, насчет него мы и рассуждать не станем. Наш капитан-исправник болен, находится в Петродаре. Его же супруга дома с тремя малолетними детьми. Какое ей дело до француза?

– Никакого! Дворовые дали понять мне, что Варвара Николаевна с утра чадами и занималась.

– То-то и оно… Обратимся, наконец, к Карицким, нашим славным театралам. Им, на первый взгляд, не было никакой нужды убивать Сирро. Но и тут могла фигурировать ревность… Да, Ардалион Гаврилыч, ничто иное… Вдруг Таисия Семеновна подпала под чары французского красавца, изменив с ним мужу? Тот часто бывал в имении, создавал театр, репетировал, играл, наконец, на сцене. Шантрапа, то есть, Никита Казьмич, вполне мог, узнав об измене, расквитаться с ним за нанесенное оскорбление. А могла ли Таисия Семеновна лишить его жизни? Возможно, при определенных обстоятельствах. Не будем их перечислять, и так все ясно. Скажу только, что женская месть, как и красота, страшная сила… Что, кстати, поведали тебе крестьяне?

– Вчера утром Карицкие были дома. Никуда из своей усадьбы не выезжали и не выходили. Если, конечно, не считать чем-то подозрительным прогулки по собственному парку. Он у них, кстати сказать, небольшой, но весьма приятный. Цветы кругом, трава как ковер, ручеек, мосток через него, мраморная беседка, увитая плющом. Одним словом, красота!

– Ну, вот и прощупали наших дворян, всех наших подозреваемых… Постой-ка, а что ж там с Абловым?

– Лакей подтвердил, что Филипп Елизарыч был вместе с ним на рыбалке. Говорит, барин любит посидеть с удочками на берегу, и всегда берет его с собой, червя на крючок насадить, другую какую наживку. В то утро они сазана поймали. На пуговицу попался, говорит, чешуя размером едва ли не с саму пуговицу! Большущего, выходит…

– Люблю и я порыбачить у себя в имении. У меня там карпы знатные, караси… Ну, что ж, нам остается только опросить Матвеевских… Эх, Беклемишев, Беклемишев! Где ж тебя носит нелегкая?.. Пойдем, Ардалион Гаврилыч, чайком побалуемся.

Хитрово-Квашнин снова сел к столу, съел оладушек и отхлебнул из чашки горячего чая. Когда его рука потянулась за миндальным печеньем, в столовой появился один из лакеев и с огорошенным видом уставился на хозяина.

– В чем дело, Игнатий? – откинулся тот на спинку стула.

– У порожков стоит крестьянин из деревни, Корней… Сено ездил косить.

– Что ему нужно?

– Докладывает, что, тово…

– Чего тово?.. Что ты там мямлишь?

– В роще барина молодого убили… Беклемишева!

***

Корнет окончил свой короткий земной путь на той же самой поляне, где был убит Жан-Ив Сирро. Он лежал на спине с раскинутыми в стороны руками, устремив удивленный взгляд к небесам. В левой нагрудной части кителя виднелось небольшое кровавое пятно.

Вельяминов подошел к своему крестьянину, сжимавшему в руках шляпу с отвислыми полями.Лицо у того было помято, на щеках виднелась многодневная щетина, глаза затравленно шныряли по сторонам.

– Корней, опять ты выглядишь, словно из тебя душу вытрясали! Говорят, в церковь редко ходишь, жену поколачиваешь, часто бываешь навеселе.

Мужик со вздохом повесил растрепанную голову.

– Виноват, ваша милость, слаб характером. Церковь близко – да идти склизко, кабак далеко, да идти легко.

– Ладно, с тобой в имении будет отдельный разговор. А теперь говори, как обнаружил тело?

– Еду я это мимо, – шмыгнул носом слабохарактерный крепостной, – дай, думаю, загляну на полянку, пока не стемнело, сучьев да веток сухих набрать. Слезаю с телеги, подхожу к березе – бумага чистая валяется, чернильница, писчее перо. Поворачиваюсь – Матерь Божья! На траве лежит барин молодой из земского суда! Без всякого движения! Я глаза выпучил, стою, ни жив, ни мертв! Боязно, страсти-то какие! Набираюсь смелости, подхожу, руку-то его беру, а она холодная, что твой лед. Убили бедного! Я бегом к телеге и давай гнать Каурку в усадьбу.

Зацепин, едва дослушав Корнея, забегал с фонарем по прогалине в надежде отыскать следы