чувствовал себя комфортно. Нана всегда ерзал, болтал ногами, вертел шеей, хрустел костяшками пальцев. Он не мог усидеть на месте, и те, кто видел, как он играет в футбол, знали, что Нана в движении есть нечто правильное, истинное, реальное. Он становился самим собой, красивым. И мама подписала документы.

Сразу стало ясно, что брат нашел свое призвание. Как будто что-то в его теле, в его сознании встало на место, когда он взял баскетбольный мяч в руки. Нана огорчался, что отстал от других игроков, не начал заниматься этим видом спорта, когда был моложе, поэтому мама купила обруч, который на самом деле не могла себе позволить, и с нашей помощью его собрала. Он обосновался у нас на подъездной дорожке и в ту же секунду стал для брата тотемом. Нана торчал там каждый день часы напролет, поклоняясь своему идолу. К своей третьей игре он уже был пятым по результативности в команде. А по итогам сезона стал лучшим.

Мы с мамой ходили на его игры и сидели сзади. Мы не разбирались в спорте и даже не пытались выучить правила. «Что происходит?» – шептала одна из нас другой всякий раз, как раздавался свисток, но к чему задавать вопрос, если все равно, каков ответ. Люди быстро заметили Нана, потом нас. Родители начали опекать маму, уговаривали ее сесть поближе, рядом с ними, чтобы сказать что-то вроде: «Боже, у него впереди блестящее будущее».

– Что за чушь они несут? – спросила мама в машине на обратном пути. – Конечно, у него есть будущее. У него всегда было будущее.

– Они про баскетбол, – пояснила я.

– Я знаю, о чем они, – огрызнулась мать, глянув на меня в зеркало заднего вида.

Я не понимала, чего мама расстраивается. Она не была похожа на типичных родителей-иммигрантов, тех, кто шлепает своих детей за оценки ниже пятерки, не позволяет отпрыскам заниматься спортом или посещать танцы, которые гордятся своим старшим, врачом, своим средним, юристом, и слишком беспокоятся о младшем, который изъявил желание изучать финансы. Моя мама, безусловно, хотела, чтобы мы выросли успешными людьми, жили так, чтобы нам не приходилось убиваться за гроши, как ей. Но из-за той самой утомительной низкооплачиваемой работы ей часто не хватало времени спросить, получаем ли мы хорошие оценки, и средств, чтобы помочь нам, если мы не справлялись. В итоге мама просто доверилась нам, и мы оправдали ее доверие. Думаю, ее оскорбило, что люди говорили о баскетбольных достижениях Нана как о залоге его будущего, как будто ему нечего больше было предложить миру. Бог даровал брату спортивные данные, и моя мать знала, что лучше не сомневаться в умысле Господнем, но ей не нравилось, что кто-то может решить, будто это единственный талант Нана.

Иногда брат расщедривался и мы играли с ним в мяч на подъездной дорожке. Я предпочитала верить, что обыгрываю его, но он наверняка поддавался.

Мы жили в съемном доме в конце тупика, и место, где стояло баскетбольное кольцо, было вершиной небольшого холма. Каждый раз, когда кто-то из нас промахивался, мяч отскакивал от щита и летел вниз, набирая скорость. Хотя я была энергичным ребенком, заниматься спортом все же ленилась. Я не хотела гоняться за мячом и упрашивала брата самого туда сбегать. В очередной раз, промазав, я пообещала, что целую неделю буду мыть за него посуду. Нана потребовалось пять длинных шагов, чтобы спуститься, и шесть, чтобы подняться обратно.

– Как думаешь, Чин Чину понравился бы баскетбол, если бы он играл в него с детства? – спросила я.

Я пыталась закинуть мяч в кольцо изнутри гаража. Было физически невозможно подкинуть его так высоко, но я еще не проходила физику, и у меня было много неоправданной веры в свои силы. Я ощутимо промахнулась и погналась за мячом, пока тот не убежал.

– Кому? – переспросил Нана.

– Папе, – ответила я.

Слово прозвучало так странно, незнакомо. Будто на языке, который я знала, но начала забывать, как чви, которому родители обучили нас в детстве, а потом перестали контролировать.

– Да мне посрать, что он там думает, – огрызнулся брат.

Я вытаращила глаза. В нашем доме нельзя было ругаться, хотя мама изрядно пересыпала речь бранными словечками на чви, думая, что мы не понимаем. Нана не смотрел на меня. Он готовился к броску. Я смотрела на длинные руки брата, на вены, идущие от бицепса к запястью, пульсирующие на вновь сформированных мышцах. Нана не ответил на мой вопрос, но это не имело значения. Он отвечал на свой собственный вопрос, огромный, тяжелый, который мешал ему жить, и поэтому брат солгал, пытаясь выбраться из-под его груза. «Мне плевать», – твердил он себе всякий раз, когда разговаривал с Чин Чином по телефону. «Мне плевать», – когда набирал двадцать очков в игре, смотрел на трибуны и видел там только своих скучающих сестру и маму. «Мне плевать».

Нана сделал бросок с гребня холма. Он знал, что мне такой не под силу. А затем брат резко бросил в меня мяч. Я поймала его себе на грудь, стараясь не плакать, пока шла к тому месту, где стоял Нана. Я смотрела на маленькую красную мишень на щите и вкладывала в бросок все свои невеликие силы. Пару месяцев спустя Нана залез по лестнице и соскреб этот красный прямоугольник, решив научиться попадать в кольцо вслепую, на основе мышечной памяти. Я пару раз подбросила мяч и посмотрела на брата, лицо того было непроницаемым. Я промазала, и игра закончилась. После того как солнце село, Нана все еще торчал на нашей подъездной дорожке, выполняя штрафные броски на фоне луны.

~

В исследовании Гамильтона и Фремо 1985 года о влиянии когнитивно-поведенческой тренировки на результативность баскетбольных штрафных бросков ученые попросили трех баскетболистов из колледжа с низкой результативностью между играми и тренировками прослушать магнитофонные записи с инструкциями по глубокому расслаблению мышц. Мужчинам также было поручено смотреть видеозаписи своей игры, пытаясь восстановить мысли, которые их тогда посещали. Исследователи хотели, чтобы испытуемые выявляли все моменты, когда страдали от негативной самооценки, и вместо этого пытались культивировать в себе положительную. Не думать: «Я худший. У меня никогда в жизни ничего не получалось. Как я вообще попал в эту команду?», а стремиться к: «Я понял. Я справлюсь. Я здесь не просто так». К концу учебной программы все трое улучшили результат как минимум на пятьдесят процентов.

Не знаю, какие мысли роились в голове Нана в те дни. А жаль. Благодаря своей профессии я мечтала иметь возможность пожить в чужом теле – думать о том, что он думает, чувствовать то, что он чувствует.