На службах его увидела и услышала Елизавета. Была очарована, как поет. И высокий, смуглый, черноглазый. Сердце царевны растаяло. Как она добилась, чтобы парня перевели к ее двору, история умалчивает. У нее Розум числился по-прежнему певчим. Но уже вскоре друзья и придворные Елизаветы почтительно называли его Алексеем Григорьевичем Разумовским. Через некоторое время из-за простуды он лишился уникального голоса, и тем не менее, сумел привязать к себе ветреную царевну почти на 20 лет! Знала ли о нем государыня? Без сомнения. Но в данном случае вмешиваться не стала. Новый фаворит Елизаветы не был гвардейским офицером. Опасности не представлял. Просто мужик. Если царевна, сама полумужичка, хочет с ним тешиться – пускай. Иначе все равно другого найдет.

В политику Елизавета не лезла. Понимала, что она под присмотром, и обойтись это может слишком дорого. Да и интересы у нее были другие – погулять и потешиться. Но все равно с ее приближенными иногда случались неприятности. Так, ее камеристка Яганна Петрова подвыпила с несколькими гостьями, понесла «великие непристойные слова» про Бирона и императрицу. Одна из собеседниц донесла. Яганну выпороли, сослали на Енисей в монастырь [33, с. 142–153]. А в 1735 г. Елизавета организовала самодеятельный театрик. Сами сочиняли пьески, ставили, показывали для своих. Но опять кто-то донес – некие собрания за закрытыми дверями. Регента царевниной капеллы Петрова взяли со всеми сценариями в Тайную канцелярию. Ушаков лично допросил его. Убедился, что речь идет всего лишь о театре «для забавы государыни цесаревны», и Петрова отпустил. Хотя тексты пьес передал на экспертизу Феофану (Прокоповичу). Нет ли там намеков, подтекстов? Тот крамолы не нашел, и дело было закрыто.

Но дружелюбию между Анной и Елизаветой подобные инциденты никак не способствовали. А ведь государыне следовало определиться с наследованием престола. С «тестаментом» Екатерины I она считаться не собиралась. Сама обошла его, приняв корону, и приказала канцлеру Головкину уничтожить документ. Копия имелась в Голштинии, но тут отличился дипломат Алексей Бестужев-Рюмин. Его отправили в Киль за бумагами покойной Анны Петровны, и он, допущенный в архивы, выкрал голштинский экземпляр «тестамента».

А уж поведение Елизаветы никак не располагало прочить ее в наследницы. Но Анна Иоанновна считала собственное происхождение куда более высоким, от старшей линии Романовых. Иметь своих законных детей она уже не надеялась и восстановила упраздненный устав о престолонаследии Петра I с правом монарха самому выбирать преемника. У ее сестры Екатерины, сбежавшей от мужа, была дочка Елизавета Екатерина Христина. Из Германии ее привезли 5-летней, Россия была для нее чужой страной. Родным языком был немецкий, девочку растили в лютеранской вере. Ведь она была мекленбургской принцессой, вдруг вероисповедание когда-нибудь пригодится для замужества? А сестра до воцарения Анны жила обособленно, и девочка выросла «диковатой», молчаливой, нелюдимой. Мать старалась преодолеть ее замкнутость наказаниями вплоть до побоев, что дало только обратный эффект.

Зная девочку, императрица понимала, что на роль наследницы она тоже не годится. Но у Анны Иоанновны с Остерманом и Лёвенвольде возник план: выдать ее замуж, и когда родится ребенок, он-то и станет наследником. Племянницу забрали ко двору тети. Назначили солидное содержание, наставников этикета, православной веры. Жениха нашли в 1733 г., в Россию приехал 19-летий Антон Ульрих, принц Брауншвейг-Бевернский. Только сейчас 15-летнюю невесту окрестили по православному обряду. Она стала Анной Леопольдовной. Императрица была ее крестной, передав свое имя. Но почему для отчества взяли не первое, а второе имя ее отца Карла Леопольда, остается неведомым.

Хотя жених девушке не понравился – худенький, робкий, стеснительный. Но он приходился племянником австрийской императрице, а союз с Австрией был в это время крайне важным. Анна Иоанновна оставила Антона Ульриха в России, назначила в кирасирский полк. Пусть поживет, пока племянница дозреет. Глядишь, и себя проявит, и с невестой у них чувства проснутся… В официальной государственной иерархии Елизавету отодвинули на третье место. В документах и на церковных службах ее стали упоминать после государыни и Анны Леопольдовны.

Но в правительстве вызывало озабоченность, что царевна и «кильский ребенок» Карл Петер Ульрих имеют реальные права на трон – этим могли воспользоваться иностранные державы, свои заговорщики. Остерман составил для императрицы особую записку о таких угрозах. Советовал выдать Елизавету замуж и услать подальше за границу. Однако для нее следовало найти принца «убогого», «от которого никогда никакого опасения быть не может». Предложения о браке с Елизаветой действительно поступали – от испанского инфанта Карлоса, Брауншвейгского герцога Людвига Эрнста. Но требование «никакого опасения» становилось препятствием. Ведь в результате претенденты на русский престол могли появиться в Испании или Германии. Анна женихов отклоняла.

Впрочем, международные неприятности ей доставила не Елизавета, а тихоня Анна Леопольдовна. Антон Ульрих обхаживал ее так и эдак, но, как писал Бирон, «его усердие вознаграждалось такой холодностью, что в течение нескольких лет он не мог льстить себя ни надеждою любви, ни возможностью брака». Считали: еще не дозрела девица, вот и скромничает. А в 1735 г. вдруг открылось, что 16-летняя племянница государыни состоит в связи с польско-саксонским послом графом Линаром, красавчиком и прожженным бабником. По понятным причинам Анна Иоанновна скандал затерла. Связного любовников камер-юнкера Брылкина сослала в Казань, Линару пришлось покинуть Россию. Разумеется, и Анну Леопольдовну взяли под усиленный надзор.

Глава 10. Союзники и враги России

Крепость Хотин

Отнюдь не случайно Анна Иоанновна, едва лишь вступив на трон, взялась подтягивать боеспособность армии и флота. Развал России в прошлое царствование по-своему оценила Франция, готовила очередную общеевропейскую войну. Яблоком раздора на этот раз становилась Польша, там король Август Сильный износился, болел. И как раз с учетом того, что творилось в нашей стране, кардинал Флёри в 1728 г. на Суассонском конгрессе выдвинул на польский престол Станислава Лещинского – тестя Людовика XV и ярого русофоба. Флёри предложил поддержать его своим союзникам по Ганноверскому пакту: Англии, Голландии, Дании, Швеции. В Стокгольме настолько вдохновились, что вызвались помочь Станиславу не только деньгами, но и военной силой [34, с. 216].

Французы принялись возбуждать и турок. Австрийцы забили тревогу: если Польша станет враждебной, отрежет их от русских, то их империю раздавят с разных сторон. Но и в России хорошо представляли, что против нас сомкнется единый фронт: шведы, поляки, турки, а за ними французы, англичане, датчане. А ко всему прочему, еще и польско-саксонский Август Сильный усугублял положение, вел себя совсем не дружественно. У императора Карла VI не было сыновей, и он ввел Прагматическую санкцию – корона империи передавалась по дочерней линии. Но Август этот закон