имели и проявили… русскую доброту. Синклер ехал не один, а с французским купцом Кутурье. Точнее, шпионом. Он же, вроде, был ни при чем. Его не тронули. Привезли в Дрезден к российскому посланнику, посадили под замок. А по поводу убийства агента поднялся шум. Расследование начала Австрия (тайно одобрившая акцию), ведь Саксония входила в империю Карла VI. Вот и решили не осложнять отношений с ней и с Францией еще одним трупом. С Кутурье взяли клятву молчать и выпустили, заплатив за моральный ущерб и язык за зубами круглую сумму, 500 золотых дукатов.

Как бы не так! Он мгновенно очутился в Стокгольме, главным свидетелем. Скандалище взорвался на всю Европу. Шведы получили отличный предлог для войны, раздували истерию против русских. Чтобы сохранить лицо царского правительства, крайними сделали исполнителей. Якобы убили шведа самовольно, в личном конфликте. Их сослали в Сибирь (но не в качестве арестантов – определили там на службу). И теперь-то к туркам вот-вот должна была присоединиться Швеция, а Россия-то осталась одна, без союзников.

В Петербурге трезво оценивали, что планы Миниха о взятии Константинополя – шапкозакидательтво. Кроме его хвастливых реляций, получали и другие сведения (на фронте были два брата Бирона, один отличился под Очаковом, второй был ранен под Ставучанами). А когда турки перебросят на русских все силы с австрийского, персидского фронтов, и с другой стороны полезут шведы – дело могло обернуться худо. Кабинет министров, императрица, Бирон пришли к единому решению: срочно мириться, пока впечатления от наших побед еще свежи.

Россия войну все-таки выиграла. Присоединила Запорожье и Азов с прилегающими областями. Но не должна была укреплять Азов, держать там войска. Перевозки по Азовскому и Черному морям допускались только турецкими судами. Зато Османская империя возвращала всех русских невольников, когда бы их ни захватили. Запрещала крымцам набеги и обязалась строго наказывать за них [35, с. 44]. Да и Швеция без турок воевать не отважилась. Что ж, Анна Иоанновна еще не смогла открыть дорогу в Черное море. Но изначально такая задача и не ставилась. Россия еще не наступала, а оборонялась! Ее армия снова показала свои лучшие качества, и наша страна полностью отстояла собственные интересы. Не дала превратить Польшу во враждебный бастион. А на юге добилась главного – утвердила безопасность наших границ. Теперь плодородные здешние земли стало возможным заселять, осваивать. И тем самым готовить базу для будущего наступления…

Глава 11. Клубки вокруг трона

Зимний дворец Анны Иоанновны

Единства в российской верхушке не было. И если уж вспомнить штамп «немецкого засилья», то можно отметить, что соперничали и враждовали между собой именно немцы. В 1734 г. умер старый канцлер Головкин. В Кабинете министров остались Черкасский и Остерман, явно претендовавший на лидерство. Но Бирон видел его непомерное честолюбие. Внушил царице, что канцлером его ставить нельзя, иначе он вообще станет «серым кардиналом». Канцлером стал инертный и болезненный Черкасский, хотя он целиком шел на поводу Остермана, а тот затаил на Бирона обиду.

Фаворит считал, что в Кабинете министров ему нужен «противовес». Видимо, хотел ввести своего друга и протеже Маслова – мы уже рассказывали, как много он сделал для государства. Но и Маслов, разболевшись, ушел в мир иной. А следом за ним Ягужинский, которого Бирон протолкнул в Кабинет третьим. Ну а в составе двух министров Остерман и впрямь превращался в «серого кардинала», начал проводить свои решения через государыню без оглядки на фаворита. В противовес ему Бирон стал продвигать Волынского. Хотя тут-то курляндца подвело недостаточное знание русских вельмож.

Волынский еще при Петре вполне заслужил участь повешенного сибирского губернатора Гагарина. На аналогичном посту в Астрахани беспардонно грабил людей, а вызвавших его недовольство зверски истязал. Но женился на Александре Нарышкиной, родственнице царя и подруге царицы. Екатерина замяла расследование, и он стал губернатором в Казани. Там разошелся вообще без удержа, обирал даже Церковь. Митрополиту Сильвестру, жаловавшемуся на него, пришлось бежать из Казани и жить в Москве – Волынский мстил жестоко.

При Анне Иоанновне он снова попал под следствие. Но на его тетке был женат Семен Салтыков – тот самый дядя государыни, который обеспечил ее победу. Он похлопотал и пристроил племянника под начало Лёвенвольде в Конюшенную комиссию. Здесь Волынский сумел понравиться Бирону – лошадьми фаворит занимался лично. Но Лёвенвольде обнаружил, что подчиненный ворует, и его отправили воевать в Польшу. От боев он откосил, сказался больным и уехал лечиться. Зато слал Бирону доносы на Миниха – и угадал. Стал генерал-лейтенантом, генерал-адъютантом и был назначен обер-егерместером, заведовать царскими охотами. Умел организовать их по высшему разряду, а охоты Анна очень любила, Волынский вошел в круг ее приближенных. Перед Бироном он стелился и угодничал, фаворит счел его верным.

В 1738 г. его ввели в Кабинет министров. Он перетянул на свою сторону Черкасского, взялся проваливать все предложения Остермана. И его доклады куда больше нравились царице, чем сжатые сообщения Остермана. А Волынский блистал красноречием, вставлял любопытные детали, сплетни. Анна могла слушать его по часу, и с докладами к ней стал ездить новый кабинет-министр. Остерман как будто уступил лидерство. Но он был мастером интриг, потихоньку собирая компромат на Волынского.

Имелась в России и скрытая оппозиция. Многие дворяне, чиновники, сенаторы были недовольны наведением порядка и подтягиванием строгой дисциплины. Главному борцу за «свободы» Дмитрию Голицыну жаловаться как будто не приходилось. Он оставался в Сенате, жил в своем роскошном имении Архангельском. Но вдруг открылось, что он создал в структурах власти мощную теневую группировку, хоронившую и спускавшую на тормозах решения Сената, Кабинета министров, самой императрицы. Преступление-то было совсем не шуточным. По указам Петра сенаторам, злоупотребляющим служебным положением, грозила смертная казнь. Но он даже в суде повел себя заносчиво, с дерзкими выпадами в адрес государыни. А на вопрос о недопустимых делах цинично заявил, что для собственной пользы принял бы советы и помощь даже от сатаны (как мы помним, с верой у Голицына и раньше было неладно). Приговорили к смерти, сообщников – к ссылкам. Императрица заменила Голицыну казнь на заключение в Шлиссельбурге, причем назначила большое содержание, разрешила взять с собой слуг, любые вещи, книги, запасы продуктов. Но для 69-летнего вельможи стресс стал слишком сильным, через 3 месяца он умер [36, с. 260–262].

Соратники Голицына по неудавшейся революции, Долгоруковы, в ссылках вели себя смирно, каялись, и царица смягчала им условия содержания. Бывшего «верховника» Сергея Григорьевича вообще освободила, вернула на дипломатическую службу. И только бывшие приближенные Петра II, Алексей Григорьевич Долгоруков с сыновьями и дочерьми,