— Что бы ты ни хотела сказать… Молчи. Про Дашу… Эмиля. Молчи.

От его слов резало сердце. Я вырвалась из плена нашей влажной истомы и голая села на край постели, запустив пальцы в растрепанные волосы.

— Вкусная помада, — донеслось из-за спины.

Да… Я для тебя вкусная. Мои чувства — не девчонки, какой я была два года назад, взрослой женщины, зрелой, пережившей многое, включая смерть мужа, оглушали меня. Горели на коже, зашкаливали в нервных окончаниях. Жизнь так быстро проходит… Однажды Андрей сказал: все тлен. Как он был прав. И я тоже им стану.

Под ногами валялась разорванная упаковка от презерватива. Судя по тому, как вывернуло фольгу, рвал вне себя от эмоций.

Я закрыла глаза. Нервный срыв, истерика, секс — похмелье было неминуемо. После секса стало грустно. И я не сколько о сексе с ним жалела, сколько о том, что все произошло здесь и сейчас. После эксгумации я планировала ехать в Лондон. Не знаю, роман ли это на три дня или нечто большее? Я ведь говорила, что уезжаю.

Я обернулась через плечо. Андрей привстал, убирая с лица спутанные волосы. Провел пальцами до конца пряди — словно удивился, что такие длинные. Когда я сидела, волосы касались смятой постели.

— Ты моя, Дина, — добавил он. — Моя навсегда.

У Андрея был глубокий темный взгляд.

— Иди ко мне.

Он меня не отпустит. Глядя в жгучие глаза человека, который одержимо любил меня, но которого почти не знаю, я поняла, что ничем хорошим это не кончится. Одержимость не кончается хорошим. Как любой фанатизм, она лишает разума, а затем разрывает тебя на части.

Андрей взял за запястье и затянул в постель, я прижалась к горячему телу. Несколько минут он сладко целовал меня, затем освободился от рук, встал и надел джинсы. Ни говоря ни слова скрылся в темной прихожей… Куда он? Я встала с кровати, ноги дрожали от слабости после долгого секса. На полу мерцали блики, рассеянный лунный свет проникал в прихожую из кухни, в нем вился сизый дым сигарет. Я про Дашу так думала… Что будет искать его, пока на кухне он курит один. А случилось со мной.

Я остановилась на пороге: Андрей подбирал с пола исписанные листки, зажав сигарету в углу кривого рта. Беспомощно наблюдала, как он несет неровную стопку к мусорному ведру, и сердце онемело. Колени стали слабыми, чуть не падая, я схватилась за стену.

— Не смей!

Он остановился, исподлобья глядя на меня, а затем бросил стопку на стол. Листы разъехались, часть посыпалась на пол. Это мои чувства. Я собрала их и спрятала под упаковку салфеток, чтобы не мозолили глаза.

— Не трогай, — попросила я и не смогла ничего добавить. Не знаю, как объяснить, сколько значат для меня смятые листы и неровные строчки. — Мне нужен дневник. Скажи охране, чтобы передали…

Андрей подошел, пальцами провел по щеке. В зрачке блестел отблеск, придавая взгляду безумие, а изо рта, когда он заговорил, шел дым.

— Прости, ласточка. Я все передам, — он гладил меня, побуждая взглянуть на него, когда я опустила глаза. — Не смущайся. Ты такая красивая, когда голая. Такая нежная… Я знаю, что ты любишь забивать себе голову, Дина. Я займусь твоими врагами. Выясню имя политика и уберу его. Тебе не нужно об этом больше думать. От меня еще ни одна цель не ушла.

Он усмехнулся, словно это его забавляло.

— На эксгумацию съездим вместе.

— Тебе туда нельзя, Андрей. Там будет полиция.

— Ничего, — он улыбнулся, пытаясь подбодрить меня. — Человека, которого ты видишь перед собой и известного киллера Рема не связывают между собой. Полиция не знает, кто я. Мелочь криминальная. Я же забрал компромат. Доказательств нет.

Помедлив, он ласково поцеловал меня взасос. У языка был горький вкус дыма.

— Подожди в постели, ласточка. Мне нужно побыть одному.

Я легла в остывшую постель и, завернувшись в покрывало, смотрела в потолок. Наверное, так должно было случиться. Он бы меня не отпустил после смерти мужа. Андрей хотел быть моей опорой. Он меня попробовал, это свело его с ума. Он не остановится теперь, такое начнет творить… И от этого мне не по себе. Андрей меня насовсем захочет, а не на три дня.

Он вернулся минут через пятнадцать, и до утра заставил забыть обо всем.

До эксгумации я пряталась в квартире. Мне передали все, что я просила, Андрей приносил все необходимое, сильно ограничив мои контакты с внешним миром. Оставался на ночь, утром уходил. Дни я проводила за кухонным столом, погрузившись в работу над рукописью. Мне нравилось собирать текст, как мозаику: из фрагментов моих чувств, болей и воспоминаний. В ход шли цветные осколки, слова, случайно брошенные Эмилем. Тысячу раз я пыталась перенести на страницы наше прощание. Как он выглядел, когда уходил: выражение глаз и лица, тепло пальцев, как держал меня за подбородок, говорил — «люблю»… Каждую деталь. И всякий раз не удавалось. Вместо полноцветного портрета — бледное подобие. Нельзя это описать. Невозможно. Нет таких слов. Не существует…

Андрей видел, что я пишу, но ничего не говорил. Понял: мне это необходимо.

Эмиль остался где-то там, в тумане прошлого. В замершем ничто, куда живым лучше не входить. Я выбрала жизнь, а он остался в моем дневнике. Воспоминания должны оставаться на бумаге.

Несколько дней пролетели незаметно. В шесть утра меня разбудил звонок Алексея Юрьевича.

— Дина Сергеевна, вы готовы? Возможно, будет пресса.

На кладбище я оделась так, как понравилось бы Эмилю. В строгое черное платье до колен, туфли на шпильке. Уложила волосы, долго смотрела в зеркало, пытаясь справиться с выражением бледного лица, пока меня не позвал Андрей.

Я должна выглядеть холодно. Не смогла остановить это издевательство и тело мужа извлекут из земли, но ни одной слезы они не получат. Андрей тоже был в черном: рубашка, джинсы. Мы совсем разные — как леди и бродяга. Он был в черных очках, и я взяла свои.

— Держись, — прошептал Андрей, когда я вышла из ванной. Сжал пальцы, целуя, ободряюще улыбнулся. — Я буду рядом.

На кладбище было прохладно. Могилу оцепили, на ней хозяйствовали органы. Мы — родственники и сторонники умершего — группкой стояли под сенью плакучей ивы. Я в центре, Андрей по левую руку. Справа от меня юрист, и вокруг — стена охраны. В гибких ветвях шелестел ветер. Пресса снимала, но меня — мельком, наверное, они подойдут потом. Сейчас их внимание полностью было занято могилой.

Я смотрела, как ее вскрывают. Внутри все разрывалось от боли, но глаза остались сухими. Сняли черную гранитную плиту, начали копать. С памятника смотрели глаза мужа: пустые, жестокие. Глаза хищника, убийцы и изощренного лжеца. Я так тебя любила… Но сумела с тобой проститься. Оторвать от себя.

Мой муж умер, и как бы я ни любила, как бы ни боготворила его, и не мечтала быть рядом, его больше нет. Мертвые не возвращаются.

— Я любила тебя, — одними губами произнесла я, чувствуя, как по щекам ползут прощальные слезы.