— Почему на свою голову? — спросил Степан. — Ничего страшного не произошло… С вами.

— А то, что меня крайней сделали?

— Вас?! Крайней?

— Если я Пашу в клуб заманила, значит, я его и убила… Ну, не я, а моя сообщница.

— У вас была сообщница? — Комов обернулся, с удивлением глянув на девушку.

— Нет, конечно!.. Но вы-то думаете именно так.

— Что мы думаем?

— Я же вижу, что думаете… Если бы не Сафрон… — Лия осеклась.

— Что, если бы не Сафрон?

— Он же попросил вас, чтобы вы оставили меня в покое.

— Это кто вам такое сказал? — Степан тоже оглянулся, на мгновение забыл о дороге.

— А разве нет?

— Мы Сафрону не подчиняемся. Он нас ни о чем не просит.

— Ему никто не подчиняется, — сказала Лия и усмехнулась: — Но его все слушаются.

— Может, кто-то и слушается, а мы умеем отличать друзей от врагов.

— Сафрон — ваш враг?

— Так можешь ему и сказать, — заявил Степан.

— Вы не боитесь?

— Нет.

— Я не спрашиваю, видела. Его все боятся, а вы нет.

— Ты ему не верь. Ни о чем он с нами не договаривался. И тебя крайней мы делать не собирались. Просто поговорить хотели. Может, Кравченко заранее знал, что ему угрожает опасность…

— Нет, не говорил он ни о чем таком.

— А о чем говорил?

— Да так, о всяком.

— Нас интересует все, что Кравченко говорил про своего босса.

— Насчет босса не говорил. Больше про экономку…

— Это интересно, — сказал Комов.

— Я, говорит, слишком правильная. И экономка у них такая же.

— Елизавета.

— Да, он назвал ее Лизой.

— Правильная Лиза.

— Да, только это не мешает ей с хозяином спать и на что-то надеяться, — сказала Лия и усмехнулась.

— На что?

— На то, что он на ней женится. А он никогда этого не сделает… Паша так сказал.

— И что?

— Ничего!.. Я бы и не вспомнила, если бы вы не спросили.

— В смысле, может, Лиза злилась на своего хозяина, отомстить ему хотела?

— Не говорил он этого. А зачем?

— Так он же телохранитель, должен о безопасности своего босса думать. Может, Паша даже пытался определить настроение Лизы, были у него какие-то опасения на ее счет.

— Хотите сказать, что мы с ним разговаривали о карбюраторах?

— А вдруг? — заявил Комов.

— Нет, о карбюраторах с ним поговорить хотела я. Потому и пригласила его в клуб. Чтобы он посмотрел… — Лия запнулась.

— В карбюраторе бензин зажигает.

— И у нас зажигают.

— Впрыск топлива, холостой ход…

Степан не выдержал, толкнул Комова локтем.

— Только холостой. Без впрыска… Я не обижаюсь… Тем более что всякое бывает… — проговорила Лия и вздохнула: — Значит, крайней вы меня делать не собирались?

— Нет.

— Вот и зачем мне обижаться?

— На кого? — спросил Степан.

— Это я о своем, о девичьем… Да, если я вам нужна буду, в том «Бумбе» меня не ищите.

— А где искать?

— Нигде. Я в клубах больше не работаю…

— А где работаешь?

— Пока нигде… Но обязательно что-нибудь придумаю.

— Удачи тебе.

— А у вас, я смотрю, с работой все в порядке. Это что, бронежилеты?

— От стрел Амура, — сострил Комов.

— И как, помогает?

— Я, например, холостой. Товарищ старший капитан тоже.

— Старший капитан? Разве такое бывает?

— У нас бывает.

Машина пересекла Кольцевую, прошла контрольный пост милиции.

— Мне возле метро остановите, — сказала Лия.

Вопросов у Степана к ней больше не было, но и отпускать девушку ему не хотелось. Когда она ушла, в душе у него вдруг возникло чувство пустоты.

Бронежилеты действительно защищали его от стрел Амура. Двадцать восемь лет ему, а он до сих пор не женат и не стремится к этому. Потому что знает, как семья отвлекает от службы.

Но сама по себе служба не может быть смыслом жизни. Ради чего или кого он рискует собой? Ради государства? Но оно ведь бездушно по самой своей сути, от него не стоит ждать ни восхищения, ни благодарности.

А любимая женщина могла и оценить. Но нет у него никого, с кем он мог бы связать свою жизнь. Лия — далеко не лучший для этого вариант. Но все равно ему вдруг стало одиноко.

Впрочем, это была минутная слабость. Чувство надвигающейся опасности заставило его забыть о личном.

Они подъехали к многоэтажному дому. Люди вокруг, дети бегают, мамаши с колясками ходят. Степан просто не захотел надевать бронежилет, да и Комов отказался это делать.

— А чего бояться? — спросил он.

Дверь им кто-то открыл практически сразу. Из сумрака квартиры вынырнула скалка, которая тут же обрушилась Комову на голову. Он едва успел подставить левую руку. А правой вполне мог нажать на спусковой крючок пистолета.

— Ой, извините! — донеслось из квартиры.

Дверь стала закрываться, но Комов ее удержал, ворвался в квартиру, прижал к стене крупнотелую женщину. Степан услышал, как скалка вывалилась из ее руки. Видеть этого он не мог, потому что влетел в гостиную.

Там никого не было. Диван разобран, журнальный столик с остатками пиршества. На полу чемодан и спортивная сумка.

Кроме женщины, в квартире никого больше не было.

— Да отпустите вы меня! — заявила она и запоздало дернулась, пытаясь оттолкнуть Комова.

Тому пришлось поднапрячься, чтобы сдержать ее нешуточный порыв.

— Капитан Круча, уголовный розыск. Где Прокопов?

— Он что, теперь еще и милиции понадобился?

— Я вас отпускаю, только вы ведите себя спокойно, — осторожно сказал Комов и отошел.

Женщина расправила плечи, угрожающе глянула на него. Но скалку, лежащую на полу, глазами не искала. Это обнадеживало опера.

— Вы жена Прокопова? — спросил Круча.

Женщина была в цветастой рубашке, в шортах, в каких любят щеголять курортники.

— Жена.

— А где Николай?

— Я и сама хотела бы это знать.

— Вы только что с дороги?

— Ну да. — Женщина глянула на свою поклажу, которую даже не успела распаковать.