такого мощного дождя. Словно кто-то перевернул над домом гигантскую бочку. Вдруг раздался душераздирающий кошачий вопль, чья-то лапка царапала стекло. Котята были напуганы.

Глава 30

Он сидел в кресле, прикрыв глаза. Тучи, сгущавшиеся за окном, были черными, словно дым из трубы завода. Черной была и боль от острых клыков, медленно впивавшихся в кость. Он впервые принял сразу две таблетки и теперь в отчаянье ждал, когда они подействуют. Через некоторое время клыки ослабили хватку, но все еще не отступали, готовясь к новому нападению. Боль была его наказанием — вполне заслуженным, он это прекрасно понимал. Таковы законы Вселенной. Все зло, которое ты направляешь вовне, бумерангом возвращается к тебе. Именно поэтому сейчас он испытывал боль на пределе возможного: за всю ту боль, которую причинил сам.

Он моргнул, прогоняя пелену слез, и посмотрел на корешки книг на полке. Путеводители в твердом переплете. По прожитой жизни. По непрожитой жизни. И как же закончить эту вечную спираль? Он вытащил книгу, обтянутую черной кожей, и взвесил ее на руке. Первая сотня страниц была нетронута, как и вторая. Но страницы в середине были прорезаны. А в отверстии лежал маленький блокнот. Он открыл его и пробежался глазами по неровным печатным буквам. Каждая страница начиналась одной и той же фразой: Я обещаю. Он почувствовал комок в горле, когда прочитал продолжение обещания. Что однажды покатаю тебя на карусели. Он закрыл глаза и с силой сжал ладонями виски. Воспоминания, словно при быстрой перемотке, замелькали перед глазами, и он сжимал голову до тех пор, пока боль не заслонила все.

От нового раската грома дом задрожал, молния искрой пронеслась по низкому небу. На крыше и на стенах шло лазерное шоу, и в хаосе туч постепенно вырастали картинки. Преступления прошлого.

Он встал, заранее готовый к новому приступу боли, но, видимо, самое худшее на этот раз закончилось. Он поднялся на чердак и зашел в одну из комнат. И здесь вспышки молнии пронзали окна. Ему показалось, что он на войне, что звуки разрывающихся гранат становятся все ближе и ближе. Спасайся! Вот что самое главное. Спастись.

Он открыл шкаф и достал одно из платьев, бросил его на кровать. В свете молний ему показалось, что платье поднялось и потянулось к нему, словно принуждая принять воспоминания. И запах, запах, преследовавший его все эти годы, стал еще ярче. Он поднял руки. Когда вспыхивали молнии, кожа казалась голубоватой, а язвы были похожи на вскрытые шрамы от операций, словно что-то вырвалось из больного тела и покинуло его. Запах. Раны. Вечные раны. Он схватил платье и разорвал его от груди до пояса. Поперечные швы помешали ему порвать его на кусочки, но в ярости он приложил все имеющиеся силы. Забыв о боли, забыв о том, что сил было крайне мало, он продолжал терзать платье. В конце концов оно лохмотьями повисло у него в руках. Он простоял так до тех пор, пока звуки ливня не вывели его из состояния аффекта. Лил дождь. Мощнейший. Как никогда прежде.

Понедельник, 2 сентября

Глава 31

Рино сидел в кабинете, разложив перед собой карту событий. Ему так и не удавалось нащупать то, до чего он додумался в полусне вечером предыдущего дня. Все, что у него было, — лишь схематическое перечисление того, что они и так знали, однако он не мог отделаться от ощущения, что перед его глазами что-то либо слишком хорошо скрытое, либо настолько очевидное, что он этого просто не замечает. Между первыми исчезновениями прошло не больше полугода, между вторым и третьим — больше трети жизни. Почти все указывало на то, что Гюру права: о том, что преступления совершил один и тот же человек, не могло быть и речи.

Они застряли в тупике. Разве что появится некто, кто еще не сообщил важные сведения полиции, или Гюру удастся сломать гладко отполированную маску Эйнара Халворсена. Внезапно Рино решился и сразу же посвятил в свой план Гюру.

— Я позвоню Ангелике Биркенес, — сказал Рино, заходя в кабинет.

— И о чем ты ее спросишь? — Гюру даже не попыталась скрыть скепсис.

— Попрошу рассказать, что она помнит.

— Ей было два года.

Он пожал плечами.

— Ты о запахе? Если бы спустя все эти годы у нее случилось откровение, думаешь, она не связалась бы с полицией?

Рино посмотрел напарнице в глаза. Она явно сомневалась в том, что между похищениями есть связь, и все же он видел, что в ее душе зародилось сомнение. Надежда найти Иду живой таяла с каждой секундой, и в отчаянье Гюру была готова рассмотреть самые невероятные версии.

— Не можем же мы просто сидеть и ждать, пока не появится какая-нибудь спасительная информация.

Она вздохнула и опустила глаза.

— Если я не поверю своей интуиции, а потом окажется, что именно из-за этого мы не спасем Иду…

— Не надо, верь ей.

Ангелика Биркенес внимательно следила за делом об исчезновении девочки, так что звонок полицейского не застал ее врасплох, и она сразу же согласилась встретиться. В момент звонка она находилась на работе, но была готова задержаться во время обеденного перерыва, так что они договорились созвониться, как только Рино приедет в город.

Самолет сел по расписанию — в десять минут двена­дцатого — и еще до того, как часы пробили полдень, Рино сидел за столом в одном из кафе Тромсё. Всего через десять минут он заметил, как женщина с чашкой кофе и булочкой медленно идет между столами, пытаясь отыскать кого-то взглядом. Либо ее волосы с годами потемнели, либо описание маленькой девочки было составлено неверно.

— Ангелика Биркенес? — спросил он, вставая.

Смущенный взгляд и осторожный кивок.

— Как я сказал по телефону, я хотел с вами встретиться в связи с похищением в Будё.

Таких женщин, как Ангелика Биркенес, Рино называл «досками», в том смысле, что она была тощей, как щепка. На лице пролегли морщинки усталости, тонкие пальцы напоминали длинные когти животного.

— На данный момент не могу точно сказать, есть ли связь между этими исчезновениями, но я обязан поискать буквально под каждым камнем.

— Я думала, он пропал… ну, тот, кого подозревали. — Голос — осторожный, приглушенный — лишь подчеркивал ее внешнее спокойствие.

На мгновение Рино стало стыдно за то, что он вынужден снова оживлять ее демона.

— Да, он уже двадцать лет считается умершим.

— Но?

Рино попытался улыбнуться.

— Нет никаких сведений о том, что это не так, но когда всплывают дела такого характера, все возможные подобия и совпадения нужно тщательно перепроверять.

Снова едва заметный кивок. Нельзя было точно сказать, поверила ли Ангелика сказанному.

— Я прочитал отчет, — сказал он. — О трех днях, которые вы провели в одиночестве в маленькой комнате.

Она положила булочку на поднос.

— Я почти ничего не помню.

— А запах?

Она внимательно посмотрела на следователя.

— Да, я всегда связывала с этими событиями определенный запах, думая, что он исходил из комнаты, в которой я сидела.

— Вы можете его описать? Он был…

Она покачала головой.

— Я даже не могу сказать, пахла ли так комната или тот человек. Все, что я помню, — сухой, неопределенный запах. Возможно, в нем вообще не было ничего необычного. Может быть, я вообразила, что он какой-то особенный, в связи с тем, что это мое единственное чувственное воспоминание, я не знаю. — Ангелика чуть сгорбилась, словно пытаясь увернуться от воспоминаний.

— В отчете было указано, что если вы однажды почувствуете этот запах, то, вероятнее всего, сможете вспомнить все, что с вами происходило.

Она снова попыталась откусить булочку.

— Я помню, что сказала это.

— Вы все еще так считаете?

— Я перестала во что-либо верить.

Некоторое время они помолчали.

— Если бы я попросил вас описать комнату, в которой вы находились…

— Маленькая, бесцветная — вот все, что я помню.

— Бесцветная означает… белая?

Ангелика быстро огляделась, словно