найдут там ствол, из которого в пятницу завалили на острове грабителей. А на стволе найдутся и пальчики стрелка.

Лёша выразительно взглянул мне в глаза, спросил:

— Чьими они окажутся, Дмитрий Иванович? Как ты считаешь? Найдут там отпечатки пальцев капитана Владимира Рыкова? Или пальчики его подельников? А может, тот пистолет и вовсе сейчас лежит в багажнике машины твоего брата? Мне нужно только снять трубку и сообщить об этом куда следует, как положено честному советскому гражданину. Правда. Я так бы и поступил, Дмитрий Иванович. В любом другом случае.

Лёша Соколовский взглянул на свои ладони, вытер их о халат на груди.

— Но капитан Рыков, — сказал он, — это твой брат. Я помню об этом, Дмитрий Иванович. Если я отправлю его за решётку, то наверняка испорчу наши с тобой дружеские и рабочие отношения. Не хочу этого, честное слово. Я их очень ценю. Правда. Поэтому я согласен на уступку. Ни для кого другого я бы на такое не пошёл. Но тебя я уважаю, Дмитрий Иванович. Предлагаю: убеди своего брата, чтобы он вернул мне деньги. Или…

Он замолчал, вновь сощурил глаза. Мне показалось, что круги под Лёшиными глазами стали темнее.

— Или что? — спросил я.

Справа от меня вновь скрипнул паркетом Рома Кислый.

Я заметил, как Лёша положил правую руку на край не полностью задвинутого в стол ящика.

— Я понимаю, что семья, — сказал Соколовский, — это очень важно. Для всех. Не только для тебя. Поэтому я помогу тебе, Дмитрий Иванович. Как твой друг. И просто, как хороший человек. Хочу, чтобы ты отработал те деньги, которые присвоил твой младший брат. В конце концов, это всего лишь деньги. Если желаешь, подели их с братом. Оставите их себе, как плату за услугу. За ту самую услугу, в которой ты мне недавно отказал.

Последнюю фразу Лёша произнёс тихим голосом, словно опасался: наш разговор подслушают.

Соколовский смотрел мне в глаза. Я не отводил взгляд, прислушивался к сопению стоявшего рядом со мной Кислого.

— Слушаю тебя, Алексей Михайлович, — сказал я. — Что тебе нужно? И что конкретно ты предлагаешь? Говори прямо. Без намёков.

Лёша взглянул на свой перстень.

— Ну… без намёков, так без намёков, — сказал он.

Соколовский вновь упёрся взглядом в мою переносицу.

— Мои деньги находятся у твоего брата, Дмитрий Иванович, — заявил он. — Я это точно знаю. Спор на эту тему считаю напрасной тратой времени. Никакого ущерба для своей репутации в этом обстоятельстве я не вижу. Потому что твой брат взял их не у меня. Считаю, что сейчас он лишь хранит их, как улику. Временно. Но деньги есть деньги. Они мои. Терять их я не намерен. Но!‥

Леша оттопырил вверх слегка изогнутый указательный палец.

— … Сейчас я предлагаю эти деньги тебе, Дмитрий Иванович, — сказал он, — как плату за работу. Работу назначу тебе сложную и срочную. Срок её исполнения, как я уже говорил, до середины августа. Однако и оплата за неё соответствующая. Правда. А в качестве премиальных я тебе обещаю, что ни один из зареченских не вспомнит о ночном визите твоего брата в посёлок.

Соколовских опустил палец, направил его на Кислого.

Продолжил всё так же тихо:

— Рома побеседует со свидетелями. Роман Андреевич бывает очень убедителен. Все зареченские забудут, что видели в пятницу ночью красную «шестёрку». Гарантирую это. Мои ребята пошарят на острове и найдут тот самый пистолет, из которого вальнули грабителей. Отдам его тебе. Тогда вопросов к твоему брату в будущем точно не возникнет. Ни у меня, ни у ментов — ни у кого.

Лёша провёл ладонью по своей голове, словно проверил целостность косого пробора в причёске.

— Как тебе моё предложение, Дмитрий Иванович? — спросил он.

— Пока я его не услышал, Алексей Михайлович, — ответил я.

Скрестил на груди руки.

Видел сквозь тюлевую занавеску в окне, как за спиной Соколовского покачивались на ветру ветви яблони.

— Оплата — это замечательно, — сказал я. — Но я не оценил твою щедрость. Или жадность. Потому что ты не озвучил главное. Что за работа? Мне нужна конкретика, Алексей Михайлович. Срок я услышал. Пока не понимаю, большой он или короткий. Потому что нет всей информации. Чётко поставь задачу: назови имя. Только тогда поговорим с тобой об оплате.

Лёша улыбнулся. Раскинул руки, будто захотел меня обнять.

— Вот это уже деловой разговор, — произнёс он.

Соколовский сунул руку в ящик стола, медленно вынул оттуда большой чистый конверт без марок. Сдвинул чуть в сторону пепельницу, положил конверт на стол и подтолкнул его ко мне. Я накрыл конверт ладонью, не позволил ему соскользнуть на пол. Вынул из него чёрно-белую фотографию. На фото я увидел мужчину в отлично пошитом тёмном костюме. Худощавого, почти лысого. Тот стоял около светлого автомобиля ГАЗ-24 «Волга». Выглядел он серьёзным, слегка усталым.

Я поднял глаза на Соколовского.

— Это Зинченко, — сказал Лёша. — Лев Олегович. Директор Нижнерыбинского металлургического завода. Того самого, рядом с которым проживает твой младший брат. Живёт Лев Олегович на моей улице, в доме номер четыре. У него на участке новый коричневый забор. Ты наверняка видел этот забор, когда ехал сюда. Зинченко женат. Его дети сейчас живут в Ленинграде. Есть любовница.

Соколовский достал из ящика небольшой блокнот. Пролистнул его, вырвал страницу. Протянул этот листок мне.

Я взглянул на бумагу, уронил её на конверт.

— Это координаты любовницы, — пояснил Лёша. — Живёт одна. Работает на заводе.

Соколовский потёр камень на перстне. И тут же взмахнул кистями рук.

— Вот и всё, — сказал он. — Зинченко в июне вернулся из отпуска. Насколько я знаю, ехать пока никуда не собирается. Поэтому его нужно… сработать здесь, в Нижнерыбинске. За это я плачу очень щедро, Дмитрий Иванович. Обещаю, что больше я к тебе с подобной просьбой не обращусь. Все следующие заказы будет строго за пределами нашего города. Но сейчас…

Лёша придвинул к себе пачку «Marlboro», сунул в рот сигарету, чиркнул зажигалкой. Сделал глубокую затяжку, выпустил струю дыма в сторону висевшей на стене карты Советского Союза.

— Так уж сложилась ситуация, Дмитрий Иванович, — сообщил Соколовский. — Я уважаю твои принципы. И поддерживаю твоё нежелание работать в Нижнерыбинске. Но Зинченко — это особый случай. Правда. Я не могу ждать. Тут уж либо я, либо он. На кон поставлена моя репутация. Она