генерал заказал Шевченко свой портрет, а потом решил выкупить маляра у Энгельгардта.

«Шевченко узнал об этом и, воображая, что может ожидать его, бросился к Брюллову, умоляя – спасти его. Брюллов сообщил об этом В. А. Жуковскому, а тот Императрице Александре Федоровне. – Энгельгардту дано было знать, чтоб он приостановился с продажею Шевченко.

В непременное условие исполнения ходатайства за Шевченко Императрица требовала от Брюллова окончания портрета Жуковского, давно уже Брюлловым обещанного и даже начатого, но заброшенного, как это очень часто бывало с Брюлловым. Портрет вскоре был окончен и разыгран в лотерее между высокими лицами Императорской фамилии. – Энгельгардту внесены были деньги за Шевченко.

Нужны ли тут какие-нибудь комментарии?…

Как же Шевченко, впоследствии, отблагодарил Императрицу за этот великодушный поступок!!!. Недаром теперь и друзья его скрыли подлинный факт и виновников откупа Шевченко…».

Олесь Бузина чётко назвал участников упомянутой лотереи:

«Между тем, 14 (26) апреля 1839 года в Царском селе (том самом, где и пушкинский Лицей!) произошло это замечательное событие. Имеется и соответствующее свидетельство в камер-фуръерском журнале – дневнике, описывающем каждый день императорской семьи. Императрица потратила на лотерею четыреста рублей, наследник престола Александр Николаевич (тот самый, который, став царём, потом освободит и всех мужиков в империи) и великая княгиня Елена Павловна – по триста. Остальные тысячу четыреста доплатили гости. И уже через восемь дней полковник в отставке Павел Энгельгардт документально засвидетельствовал, что дает свободу своему крепостному».

«С хама не будет пана»

Чем же ответил Шевченко? Достаточно прочитать поэму «Сон», чтобы понять причины и его последующей ссылки Николаем I и отказа в помиловании Александром II. Как бы вы отнеслись к оскорблению своей жены и матери, к тому же давшей четыреста целковых на его выкуп, если бы прочитали такое:

Цариця-небога,

Мов опеньок засушений,

Тонка, довгонога,

Та ще, на лихо, сердешне

Хита головою.

В истории с освобождением Шевченко остаётся последний вопрос. Почему же, если средства на выкуп были собраны уже в апреле мы говорим о 1 июня 1838 года?

Дело в том, что в момент проведения аукциона Шевченко лежал в больнице с тифом, и передача денег несколько задержалась. Энгельгардт бы и за мёртвую душу получил бы с удовольствием, но столичная общественность – не коллективный Чичиков и платить за мёртвого мужика не собиралась. Когда стало известно, что Тарас идёт на поправку и точно выздоровеет, тогда сделку и завершили.

Из больницы Сошенко взял Тараса к себе на жительство, но вскоре об этом сильно пожалел: новоиспечённый свободный гражданин стал домогаться невесты своего благодетеля, причём небезуспешно, и был выставлен вон.

Обидел он и Петра Мартоса, открывшего в нём поэта. Вот что писал благодетель:

«Я сказал, что с изданием Кобзаря у Тараса завелись денежки, и он начал кутить. Я, сколько мог, старался воздерживать его от этой разгульной жизни, предчувствуя, что ею он убьет свой талант и, может быть, наживет себе еще беду.

Предчувствия мои, к сожалению, оправдались; но в то время Шевченко рассердился на меня за это до того, что бывши потом в наших местах, не захотел даже побывать у меня и я нигде с ним не встречался. Живописью занимался он здесь мало; но много написал стихотворений, к сожалению, в духе возмутительном, которые, как я предвидел, довели его до несчастья.

Недаром говорит пословица; с хама не будет пана».

Помимо всех тех недостатков, которые обнаружил в своем казачке Павел Васильевич Энгельгардт, фан-клуб сельского самородка вскоре заметил и ещё одну его особенность: лучшим другом Тараса на многие годы стал зелёный змий.

Так начиналась свободная жизнь художника и литератора. Следующие её этапы описаны подробно и апологетами, и недоброжелателями Шевченко. И особых разночтений здесь не имеется. Просто одни хотели что-то скрыть, а другие – продемонстрировать пороки и дурные привычки. Нам же остаётся читать его стихи и прозу, смотреть его живописные творения и самим для себя решать, как относиться к творчеству этого далеко не бездарного человека.

Евгений Гребёнка – автор знаменитого цыганского романса, учивший Шевченко писать стихи

2 февраля 1812 года в поместье Убежище, что в приходе села Короваев, Пирятинского уезда Полтавской губернии, родился коллежский советник Евгений Павлович Гребёнка, он же Гребинка. За свою короткую жизнь он оказался основоположников многих вещей, будущего которых и представить не мог.

Старший сын

Известно, что дед нашего героя Иван Гребенка служил в Венгерском гусарском полку и умер в 1779 году в чине капитана неподалёку от Елисаветграда. Его вдова Марья Ильинична 19 декабря 1796 года была внесена с детьми во 2 часть родословной книги Вознесенской губернии. По смерти мужа у нее на руках осталось трое детей: дочь Анна и сыновья Павел и Моисей.

Отставной штаб-ротмистр и ветеран турецкой войны 44-летний Павел Иванович Гребенка женился второй раз на 18-летней Надежде Ивановне Чайковской, и она, помимо имения на Полтавщине, принесла ему долгожданного сына Евгения. Вскоре разразилась Отечественная война, и Павел Иванович вместе с полтавским ополчением отправился сражаться и дошёл до Парижа. И хотя у него впоследствии появилось ещё шесть сыновей (двое умерло в малолетстве), со старшего семья сдувала пылинки. Как будто чувствовали родители, что этого отпрыска ждёт необыкновенное будущее.

Как и для большинства дворянских семей недавно образованной Полтавской губернии, Гребёнки и Чайковские чувствовали свою причастность к истории и политике. Надежда Ивановна могла рассказать сыновьям, как её предки были казацкой старшиной и участвовали в боях. Недаром его роман о малороссийской старине называется «Чайковский».

А некоторые завсегдатаи губернского дворянского собрания выбились в министры, как граф Виктор Кочубей и сенатор Дмитрий Трощинский. И изящная словесность создавалась не где-то далеко, а в селе Кибенцы, где жил дядя Вася Капнист. Да и автор малороссийской «Энеиды» был не картинкой в учебнике, а давним знакомым отца Иваном Петровичем, подбившим его вступить в ополчение.

Гребінка

А чтобы достигнуть их высот, надо много учиться.

Первым воспитателем мальчика был домашний учитель Павел Иванович Гуслитый. Родственники рассказывали, что Евгений, будучи пяти лет, любил чертить мелом на полу разные фантастические буквы и изображения, а шести лет уже очень порядочно читал. Некий Кудрицкий, сменивший Гуслитого в звании домашнего наставника детей Павла Ивановича, рассказывал:

«В бытность мою в доме Гребёнки, Евгений, раздевшись и легши в постель, не мог заснуть без книги. Мать, любившая его преимущественно пред всеми детьми, страшилась