опричника времён Ивана Грозного, бежавшего в Польшу, чей внук стал одним из первопоселенцев Острогожского полка. Мать же, Татьяна Петровна Мельникова, была крепостной Ивана Костомарова, и ребёнок родился до их венчания. Понятно, что дальнейший жизненный путь зависел от того, признает ли помещик своего отпрыска, просто даст вольную байстрюку или отправит к себе же в лакеи.

Иван Петрович не сделал ничего из предложенных вариантов.

Поначалу он сомневался в том, что Николенька его кровей, а потом сам же принял участие в его воспитании. Кстати, и Татьяну тоже он обучал грамоте лично, а потом направил в пансион. Но и обвенчавшись, также не успел дать вольную законной супруге. В 1828 году он был убит и ограблен собственными крепостными, переселенцами из Орловской губернии.

Поначалу полиция определила трагедию как несчастный случай, но спустя пять лет всплыли подробности. Сам Н. И. Костомаров описывает их так:

«Звали кучера Савелий Иванов, было ему уже за 60 лет. Носил человек в себе грех годы. Не выдержал. Попросил священника ударить в колокола и прилюдно у могильного креста признался, рассказал о случившемся всю правду. Злодеев судили, и на допросах кучер говорил:

«Сам барин виноват, что нас искусил; бывало, начнёт всем рассказывать, что Бога нет, что на том свете ничего не будет, что только дураки боятся загробного наказания – мы и забрали себе в голову, что коли на том свете ничего не будет, то значит, всё можно делать»».

Покойный имел 609 крепостных и около 7 тысяч десятин (по другим источникам – до 14 тысяч десятин, по нынешним меркам это 14 тысяч гектаров) земли с богатыми сенокосами и лесами, да два билета сохранной казны на 75 тысяч рублей ассигнациями.

Но наследство Костомарова не перешло автоматически к вдове и сыну. У Ивана Петровича были племянники с правильной родословной. Татьяне Петровне и сыну выдали вольные и оставили 50 тысяч рублей. На эту сумму она купила имение неподалёку и приписала сына к купеческому сословию.

При жизни отца Николенька успел поучиться в московском пансионе, а затем был переведён в воронежский. Уже сиротой он поступил в Воронежскую гимназию, которую он вспоминал затем как рассадник всяческих безобразий. «Директор несколько лет занимал лично для себя весь бельэтаж гимназического здания, а классы помещались по чердакам; это побудило учителей подать на него донос: приехал ревизор, и директор должен был перейти из гимназического здания на наемную квартиру. Скоро после того начальство устранило его от должности», – писал Костомаров.

Саму гимназию можно было именовать храмом учёности с большой натяжкой. Костомаров так описывал контингент соучеников:

«По господствовавшим тогда понятиям, родители зажиточные и гордившиеся своим происхождением или важным чином считали как бы унизительным отдавать сыновей своих в гимназию, поэтому заведение наполнялось детьми мелких чиновников, небогатых купцов, мещан и разночинцев.

Плебейское происхождение выказывалось очень часто в приемах и способе обращения воспитанников, как равно и в упущенности первичного воспитания, полученного в родительском доме. Грубые ругательства, драки и грязные забавы были нипочем в этом кругу».

В губернском городе X

После гимназии Николай поступил в харьковский университет, на историко-филологический факультет. Поначалу ему и тут не везло с качеством обучения.

Спустя 28 лет со дня основания «Харьковский университет — по словам Костомарова – был в большом упадке. Профессорские кафедры занимались отчасти людьми бездарными, отчасти же хотя и талантливыми, каким был, например, Кронеберг, но ленивыми… Русскую историю читал Гулак-Артемовский, человек, бесспорно, с поэтическим дарованием, как показали его малорусские стихотворения, но в своих лекциях по русской истории отличавшийся пустым риторством и напыщенностью».

Особенностью отношений профессоров и студентов была такая: профессура сдавала жильё своим подопечным и, таким образом, имела дополнительный доход помимо казённого жалования.

Поначалу Костомаров жил у профессора Сокальского. «Семейство Сокольского состояло тогда из жены, трех малолетних сыновей (из них один теперь харьковский профессор, другой – редактором «Одесского вестника» и замечательный пианист, а третий недавно скончался) и старой тещи, женщины чрезвычайно доброй и любимой всеми студентами. Эта последняя, по имени Надежда Емельяновна, осталась у меня в памяти как тип старой добродушной малороссиянки. Она говорила со всеми не иначе как по-малорусски, очень заботилась о выгодах квартирантов и по воскресеньям сама пекла и приносила нам на завтрак превосходные пирожки. Уже много лет, еще до женитьбы Сокольского на ее дочери, она содержала у себя квартирантов-студентов и хвалилась тем, что ее называли «студентська мати»».

Если бы Костомарову довелось писать учебник украинской литературы, то он вряд ли бы выглядел иначе, чем смесь мемуаров и интервью с самими героями повествования.

После Сокальского студент Костомаров переехал к Петру Гулаку-Артемовскому, ставшему к тому времени ректором университета. Этот действительный статский советник, по сей день признанный классик украинской литературы, дядя автора оперы «Запорожец за Дунаем», брал со студентов по-божески и даже пытался их воспитывать. Например, настойчиво советовал Костомарову не гулять часами по старому кладбищу, чтобы не плодить приступы меланхолии. Затем он придумал своего рода бартер для жильцов: те ему не платят, но дают уроки детям его превосходительства.

Ректор познакомил своего жильца и со своим старым другом – действительным статским советником Григорием Фёдоровичем Квиткой, писавшим под псевдонимом «Грыцько Основьяненко». Тот, будучи потомком старейшего и самого уважаемого рода на Слобожанщины, с удовольствием знакомил студента с достопримечательностями края и народной жизнью. «Скоро я пришёл к убеждению, – писал Костомаров, – что историю нужно изучать не только по мёртвым летописям и запискам, айв живом народе».

Со второй половины 1830-х годов он начал писать по-украински, под псевдонимом Иеремия Галка, и в 1839–1841 годах выпустил в свет две драмы и несколько сборников стихотворений, оригинальных и переводных.

«О прошедшей истории Малороссии я имел сведения преимущественно по Бантышу-Каменскому. Несмотря на малое знакомство мое с малорусскою речью и народностию, я задумал писать по-малорусски и начал составлять стихи, которые впоследствии явились в печати под названием «Украинских баллад». Когда я пробовал читать мои произведения знакомым малоруссам, бывшим своим товарищам, то встретил очень неодобрительные отзывы; одни смеялись над моим малознанием и указывали мне промахи, другие поднимали на смех самую идею писать на малорусском языке», – вспоминал он.

К моменту окончания университета Николай Иванович стал сложившимся учёным, способным и к чтению лекций, и к написанию оригинальных научных трудов.

В 1842 году он напечатал диссертацию «О значении унии в западной России». Хотя речь шла лишь о нескольких неудачных выражениях, уже исправленных лично одним из его наставников архиепископом Иннокентием (позднее – св. Иннокентием Одесским), петербургский профессор Устрялов, по поручению министра