— Я согласен на проверку. Но это лишняя потеря времени. Я ничего не понимаю. Сотни людей на ярмарке должны были видеть моих парней. Кроме того, мне звонил Кевин. Звонил из этого дома. Ваш человек… как его… Кристиансен в этот момент был со мной в машине.

Шоффлер недовольно скривился и уставился в потолок, словно ожидал увидеть там информацию свыше. Затем, видимо, приняв решение, кивнул:

— Начнём со звонка. Вы утверждаете, что звонил ваш сын, но никто не может этого подтвердить. Звонить мог кто угодно. Даже если звонили действительно отсюда.

Мне показалось, что детектив хотел что-то добавить, но, передумав, всего лишь покачал головой.

Впрочем, я знал, что думает полицейский, и не произнесённое им слово взорвалось в моей голове, словно петарда, — соучастник.

— То же самое можно сказать и о кроссовке, которую вы заметили у изгороди, — продолжил он. — Я, поймите меня правильно, ни на что не намекаю, но весь вопрос в том, кто её обнаружил?

— Какая кроссовка? — заволновалась Лиз. — Есть ещё и кроссовка?

— На территории ярмарки мы нашли детскую кроссовку, — ответил Шоффлер. — Согласно заявлению вашего супруга, она принадлежит одному из мальчиков.

— Кевину, — уточнил я. — Фирма «Найк».

— Я хочу, чтобы вы поняли, почему нужна проверка на детекторе лжи, — успокаивающе произнёс Шоффлер. — Она нужна потому… дело в том, что все, чем мы располагаем… — Он замолчал, пожав плечами.

Самого главного коп не сказал, но я всё понял. Я мог подкинуть кроссовку к турнирной арене и затем указать на неё Шоффлеру. Сообщник мог позвонить из дома на мой сотовый телефон. До сих пор не поступило ни требования выкупа, ни иных телефонных звонков. Шоффлер сказал: «Зачем захватывать двоих детей? Ведь это же не распродажа». Моя версия не имеет объективных доказательств. В ней всё начинается с меня и мной заканчивается.

— Но кто-то же должен был нас видеть! — воскликнул я. — Это полное безумие! Нас видели тысячи людей.

— Если вы говорите о посетителях, — спокойно произнёс Шоффлер, — то вы правы. Нам звонило множество людей, которые заявляют, что помнят вас. — Он снова громко щёлкнул языком, и в этом звуке я на сей раз уловил сожаление. — Но дело в том, что о происшествии уже раструбили по ящику и большинство звонивших не были на ярмарке в то время, когда там присутствовали вы. Я убеждён, что мы в итоге найдём множество надёжных свидетелей, видевших вас и ваших сыновей на ярмарке в интересующий нас отрезок времени. Однако пока мы в этом не преуспели. — Он развёл руками, как бы говоря: «Ну что мы можем поделать?» — Я бы посоветовал вам согласиться на детектор лжи.

— Я согласен на проверку.

— Вот и хорошо, — одобрил детектив. — Я включу вас в расписание.

За его спиной материализовались мои родители и Джек.

— Они отправили нас в кухню, — сообщила мама.

— Что это ещё за проверка? — поинтересовался Джек.

— Они хотят, чтобы Алекс прошёл через детектор лжи, — выпалила Лиз.

— Детектор лжи? — грозно произнёс мой отец, адресуя вопрос Шоффлеру. — Что это, чёрт побери, должно означать?!

Шоффлер, снова прибегнув к жесту регулировщика, пояснил:

— Обычная процедура. Для исключения из числа подозреваемых…

— Так же как и отпечатки пальцев? — озарилась мама. Шоффлер утвердительно кивнул.

— Послушайте, детектив! — расправил плечи отец. — Скажите правду. Может, нам уже стоит пригласить сюда адвоката?

— Проверка проводится исключительно на добровольной основе. Если ваш сын не пожелает…

— Нет, — оборвал я детектива. — Боже мой, папа! Никаких адвокатов. Мне не нужен адвокат.

— Это не… Я всего лишь… — Отец потряс головой, и я увидел — он так крепко сжал руку мамы, что побелели костяшки их скрестившихся пальцев. — Мне очень не нравится, куда идёт дело, Алекс. И совсем не нравится, как оно ведётся.

— Я поставлю вас в очередь на утро, — сказал мне Шоффлер.

На какой-то миг это ложное подозрение меня испугало, что было понятно, если учесть, в чём меня обвиняют. Ведь я, как и любой репортёр за дверью моего дома, мог передать в эфир: «Новое развитие событий в деле исчезновения близнецов Каллахан. В доме найдена окровавленная футболка. Полиция предлагает отцу пройти проверку на детекторе лжи».

Меня охватил гнев, на смену которому пришла печаль. Но эти чувства бушевали всего несколько секунд и вновь утонули в отчаянии, овладевшем мной после того, как Шоффлер продемонстрировал нам пропитанную кровью футболку Кевина. Единственный проблеск надежды давала отвратительная, ненавистная самому мне мысль: в коробке была одна футболка, а не две. Кроссовка тоже принадлежала Кевину. Может быть, хотя бы Шон…

Мне вдруг показалось, что я тону.

Возможно, бессознательно я слишком уверовал в то, что полиция найдёт похитителей моих сыновей и приведёт домой Кевина и Шона. И невольно сделал на эту мысль ставку больше, чем она того заслуживала и чем хотел я сам. Я переоценил профессионализм, компетентность и энергию властей, их людские и технические ресурсы. Вертолёты, квадраты поиска, проводники с собаками, эксперты по сбору вещдоков, базы данных и всё такое, видимо, произвели на меня гипнотическое воздействие.

Но если предложение пройти проверку на детекторе лжи означает (другое просто невозможно), что меня считают виновным в исчезновении моих детей, то не остаётся никаких надежд. Полиция настолько сбилась с курса, что следует надеяться не столько на неё, сколько на жёлтые ленточки, которые соседи уже начали привязывать к деревьям, растущим вдоль Ордуэй-стрит.

Тест на детекторе лжи был назначен на одиннадцать часов утра, и, несмотря на свою невиновность, я волновался. Каким образом прибор (я имел весьма смутное представление о принципе его действия) способен различить все разновидности стресса? Как отличить напряжение, возникающее в момент лживого утверждения, от волнения, связанного с пропажей детей, тревогой за их судьбу, ложным обвинением и процедурой самого теста?

Но мысли о предстоящей проверке позволяли хотя бы на время забыть об окровавленной футболке. Мне очень хотелось уехать из дома, вот только проходить мимо репортёров было крайне неприятно, особенно после того, как Шоффлер передал журналистской братии информацию о «пропитанной кровью детской одежде». Атмосфера в доме под колпаком прессы и полиции с каждым часом становилась всё более невыносимой, а мучительное ожидание — нестерпимым.

Когда звонил телефон, что случалось каждые пять минут, мы замирали, томясь между страхом и надеждой.

Страха было гораздо больше, поэтому отсутствие новых сведений о мальчиках приносило своеобразное облегчение. Едва мы вешали трубку, как раздавался новый звонок от прессы, полиции, друзей или желающего помочь незнакомца. Оказалось, что избитое клише полностью соответствует истине. Отсутствие новостей являлось для нас хорошей новостью — исполнение приговора откладывалось в очередной раз.