на что купить в магазине колбасы и рыбы. Доктора философских наук, в детстве мечтавшие играть на похоронах.

Работа, этот внешний смысл жизни, наложенный на нее, как гипс на сломанную ногу, помогает как-то переваливать из одного дня в другой. А еще она дает чувство, что ты все-таки не совсем напрасно болтаешься меж людей, а приносишь какую-то пользу. Не зря же человек, захваченный врасплох вопросом «Вы кто?», обычно называет профессию. То есть не говорит, в частности: «Я алкоголик пятидесяти трех лет» или, там, «Я дура безмозглая, забеременевшая от чужого мужа», – он говорит: «Я мэр». Или: «Я учительница».

– А ты – спекулянт!

Отцу в очередной раз приспичило меня обличать.

– Мне не нравится то, что ты делаешь. Вы же ничего нового не производите – только перепродаете!

Я быстро прощаюсь, едва управляя скрипучим от обиды голосом, но эта мысль – насчет нового – остается в голове, сидит в ней, как гвоздь. В конце концов я иду с этим гвоздем к Галошевой.

– Галь… А ведь у нас никто не торгует сувенирами с символикой города. Может, займемся? Начнем привозить что-нибудь такое… с гербом? Только не магниты! Что-нибудь, что реально нужно людям.

– Рюмки! – оживляется Галошева. Но тут же начинает сомневаться: – На использование герба, наверное, разрешение надо?

– Можно к мэру сходить.

– Точно! Когда пойдешь?

– Я думала, – говорю осторожно, – пойдешь ты.

– Не-не-не! Это без меня! Ты же знаешь, у меня с чиновниками отношения всегда плохие.

Обнаружилось, что горе – будто костюм супермена: все нипочем. «Алкоголизм – наша общая проблема» вошел в городе в поговорку, а я, вместо того чтоб скрываться от Малышева до конца дней своих, сама записываюсь к нему на прием.

Он щурится поверх моего плеча, говорит:

– Знаете что? Нам иногда наносят визиты… Разные люди из средних эшелонов власти. Так мы с вами на эти изделия, пожалуй, заключим договор. У вас ведь есть расчетный счет?

– Спасибо, Сергей Петрович, – сдержанно благодарю. – А это вот вам. Колокольчик. Валдайский. Он нечистую силу прогоняет.

Малышев усмехается, смотрит мне в глаза.

– При вас на всякий случай не буду звонить.

И наша лавочка обогатилась адресной продукцией: рюмки, ручки, подставки под зубочистки. Все это пользовалось спросом, о «Белом шиповнике» заговорили, появилась надежда, что мы когда-нибудь выберемся из долгов.

За ручками приходит Фомина. Верная себе, она выглядит так, что хочется сделать ей книксен.

– Дай мне штук двадцать их, Анечка, мы на фестиваль едем. А магнитиков нет?

Она всматривается в мое лицо.

– Ты какая-то другая совсем. Что случилось?

– Ничего.

Зрачки Фоминой сужаются, превращаясь в острые точки.

– Анна! Я спектакли ставила, когда ты еще не родилась!

Кому ты врешь, мол.

В общем, я все ей рассказала. Про то, как, вернувшись из Башкирии – четыре часа мертвой тишины в машине, – мы сидели на кухне, и в углу плел свою паутину трудяга Иннокентий, а Игорь, не решаясь взять меня за руку, все повторял: Анька… Анька моя… Ну какой развод, что ты? Ты ведь знаешь, что море – вечно, и как бы ни казалось, что оно вот-вот выплеснется из берегов, все равно не денется никуда. Куда ему деваться? И конечно же, он, Игорь, будет во всем помогать Динаре, а я должна, должна простить его за тот единственный случай, когда он был раздерган, несчастен, думал, что совсем мне не нужен, что мне только работа моя нужна… Я сказала: мне надо подумать, дай мне время подумать.

О чем тут думать? О том, что он станет для своего сына денежным переводом, чужим веселым голосом в трубке?

Этот будущий сын представлялся мне черноволосым и пухлощеким, как Тимерхан, который там, под яблонями, бежал со всех ног – не за конфеткой, а просто потому, что позвал отец.

В дверь протискиваются мужчина и женщина. Оба толстые, с шуршащими пакетами, зычными голосами. Дама с порога кричит:

– Только не надо нам помогать!

Фомина начинает говорить – понизив голос, чтобы тем двоим не было слышно. И во мне такая вдруг вырастает надежда! Ведь она столько всего знает, чего я не знаю еще, и расскажет сейчас, и я сразу пойму, как жить дальше.

Но посетители перекрикиваются, заглушая. Как будто не в крошечную сувенирную лавку зашли, а вперлись на огромный галдящий базар.

– Коля, ты посмотри, какие туесочки!

– Да на что они тебе? Давай лучше нож купим!

Я подвигаюсь ближе к Фоминой. Ведь явно же она говорит, что выход есть, совсем простой выход, – что еще можно говорить с таким уверенным видом? Но слышу только проклятого Колю.

– Эх, какой нож! Вот это вещь, не то что твоя древесина!

– …Честное слово! – завершает Фомина.

Забирает купленные ручки и уходит.

– Ф-фу, я уж думала, она никогда не выкатится, эта бабка! – заявляет Колина жена. – Трындит и трындит…

– Вы уже все посмотрели? – Я нашариваю в ящике скотч: сейчас приклею на дверь какое-нибудь объявление и уйду, не могу работать сегодня.

Что же она все-таки такое сказала? Что?

3

Наступил декабрь, и все стало темным на свете.

Слово-то какое: д'ка-бррь. В нем – холодрыга и мрак. И вечно в декабре на людей валятся всякие беды, будто в небесной канцелярии спохватывается кто-то: ах, у нас же не выполнен план по несчастьям!

Я этот месяц не люблю с детства. В декабре развелись отец с мамой, и в Индию она уехала два года назад – тоже в декабре. «Надолго ты туда, мам?» – равнодушным голосом, обязательно равнодушным. «Пока на год, детка. На вашу свадьбу не получится приехать, прости… Ты лучше сама приезжай потом ко мне вместе с Игорем. Там знаешь как красиво! У нас в декабре холодно, а в Индии – лето, солнце…»

Да уж, здесь вам не Индия. Столько надо надеть на себя тяжелого, колючего, неудобного, чтобы спастись от мороза, и на работу идешь в темноте, возвращаешься – тоже, а Петрович, наверное, снова запил, и кто бы его осудил за это, но ведь стало некому следить за дворниками, и снег на улицах не чистят, так что люди ходят гуськом, протаптывая в сугробах узкие тропинки, пробираются медленно, горбясь и спотыкаясь, – угрюмые, мрачные тени.

В сумке звонит мобильный.

– ИП Буранова?

При звуке этого голоса я чувствую, как начинают гореть под шапкой уши.

– Марк Демидов беспокоит, газета «Понедельник». Удобно вам сейчас говорить? Дело в том, что у нас есть рубрика «Сам себе хозяин», в ней мы рассказываем об успехах местных предпринимателей. Могу я с вами встретиться? Анна Петровна?

– Марк,