в гостях у Галки Ошевой. Пили черный несладкий чай – у Галошевой вечно сахара нет в доме, – вспоминали разные нелепости из жизни редакции. «Весело с вами, девушки!» – говорил Игорь. И улыбался. Лицо у него… Оно суровое скорее. Да некрасивое, прямо скажем. Отец говорит: морда ящиком. Но вот улыбнется – и все, хочется с ним на край света пойти.

Очень скоро стало ясно: подавить желание ляпнуть Игорю, что я хочу с ним на край света, не удастся – оно само как-нибудь ляпнется. Вскочив, я заявила, что мне пора, и унеслась в прихожую.

Унеслась в прихожую, начала одеваться. Они вышли проводить. Я влезла в пальто – черное, драповое, до сих пор ношу, кстати, – сунула руку в карман за перчатками, но перчаток там не оказалось, а оказалось там что-то гладкое и прохладное, как будто южный камешек, обточенный морем.

Игорь смотрел на меня с непонятным выражением. Галошева тоже.

– Аня, может, ты лучше свое пальто наденешь?

Вот тут боженька взял за несуществующую шкирку мое витавшее где попало сознание и всунул обратно в бренное тело, которое стояло, приуныв и свесив руки в длинных, ниже кончиков пальцев, рукавах чужого пальто.

– Это мое, – сказал Игорь. – Давай я тебя провожу, что ли, Аня.

Мы вышли из подъезда, и нас подхватил сентябрь. В том году он пришел незаметно, почти не потревожив летнего тепла. Тополя, конечно, вовсю облетали, зато шиповник зацвел второй раз, и аптечная ромашка еще достаивала свое. Только по вечерам холодало.

Мы шли через парк, вспарывая ногами кучи тополиных листьев, а в небе – уже потом я узнала, что так выглядит лунное затмение, – в небе висел удивительный месяц: отчетливо было видно, что это освещенный бок шара. И сам шар можно было разглядеть тоже, он выделялся на фоне неба. Явный шар, небесное тело!

– А ты помнишь, – Игоря спрашиваю, – как мы с тобой познакомились?

Он дожевывает кусок батона.

– Конечно. Я тебя из гостей провожать пошел. Подумал: заблудится ведь еще, рохля!

Делаю зверское лицо, толкаю его в сугроб, – падая, он успевает схватить меня за руку, и мы долго возимся в снегу, словно годовалые бестолковые собаки хаски.

⁂

В конце февраля морозы стали перемежаться оттепелями, так что яблоня возле редакции обросла сосульками. Они блестели в свете фонаря и слегка покачивались от ветра, задевали друг друга. Может быть, даже звенели – мне через окно было не слышно.

– Марк… А что, Петрович сильно злился? – спросила я, глядя на яблоню.

– Сильно. Но я все равно его убедил, что ты не вредитель и не подкуплена конкурентами, а просто дура.

– Ты лучший! – Я отвернулась от окна, подскочила к Марку, зацепившись в полутьме за край стола, и смачно чмокнула в щеку. При этом чуть не свалилась к нему на колени: бокал-то опять был уже пустой.

– Э, э! Держите себя в руках, девушка!

Стихийный праздник начался с того, что хотелось есть, а сходить и поесть было некогда – как всегда в день сдачи газеты. Марк достал кошелек, попросил нашего фотографа и верстальщика Валеру:

– Сгоняй до Сахила, возьми шашлыка, ладно? А я пока – в мэрию.

И он уехал в мэрию, а Валера сходил еще и за вином, потому что есть вещи неправильные и есть вещи некрасивые, а мясо без красного сухого вина – это и неправильно, и некрасиво. А потом он вернулся, Марк, да с чудесной новостью, и я уже сама полетела в магазин…

– Ну, за то, что наша Анька все еще с нами!

А потом мы разговорились.

Разговориться – это как разгуляться: стихия. Мысли врезаются друг в друга, аж звон стоит. Сохранилось в памяти, как я кричу о том, что такое любимое дело. Когда человек лишен возможности заниматься любимым делом, – кричу я уже не вспомнить какими словами, – он болеет, вырождается и вообще исчезает с лица земли: от него отворачиваются бог и природа.

– Не-ет! – говорит Марк. – Дело ни в коем случае не ценно само по себе. Оно нужно… молчи! Сейчас скажу, для чего оно нужно…

– А я знаю! – говорю я.

– Дело, – говорит кто-то из нас, – это способ общения человека с миром.

Откуда мне было знать, что Игорь подменился со смены? Что решил сводить меня на спектакль Фоминой, что купил билеты? Спектакль начинался в девять, и если бы я пришла домой хотя бы к восьми…

В одиннадцать он пришел сам. Прямо в редакцию. Выражение его лица я различала смутно.

– Алкоголизм, – важно сказала я любимому мужу, – это наша общая проблема!

2

Утром, проводив его на работу, я завариваю кофе. Беру молотый и заливаю кипятком. Потом иду в ванную, включаю душ, открываю шампунь. Зажмурив глаза – а едкая пена все равно в них попадает, – превращаю волосы в белую шапку. Становлюсь под рожок, под горячие струи. А когда отдергиваю занавеску и протягиваю руку за полотенцем, из-под ванны выплывают, покачиваясь, мои шлепанцы.

И так каждый день. Лезут, ломятся в жизнь какие-то бытовые неурядицы, одолевают проблемы, возникают странные капризы.

Вдруг настигло желание купить ковер. Действительно. Ведь все нормально, все в порядке у меня. Только ковра не хватает.

– Давайте вызову вам такси, – говорит продавщица, прислонив к стене увесистый плотный рулон, в двух местах обвязанный веревкой.

При виде него водитель, подавив вздох, идет открывать багажник.

Мы едем мимо Дворца культуры, перед которым громоздятся невесть откуда взявшиеся вагоны, машины, огромные щиты. Рука тянется за телефоном: позвонить, узнать! – еще успею дать новость в газету… Рефлекс.

– Скажите, – смотрю на водителя, – вам когда-нибудь приходилось отказываться от чего-то, что вам правда нравилось делать?

Игорь о ковре ничего не сказал. Он теперь вообще старается со мной не спорить и от ссор, на которые я то и дело нарываюсь, уклоняется. Водит в кино, в кафе; на Восьмое марта потащил к себе на корпоратив – жалкое подобие наших праздников в редакции! – а сейчас, игнорируя тему дорогой и ненужной покупки, командует:

– Анька! Собирайся. К нам зоопарк приехал. На площади перед ДК – видела, может?

Площадь заполнял густой тоскливый запах зверинца.

Клетки стояли рядами. В одной спал лев, бессильно свесив лапы сквозь прутья. По другой кругами бегал волк. Внутри было тесно, круги от этого выходили мелкие – волк как бы пытался поймать собственный хвост. Верблюд осторожно брал губами с протянутых ладошек крошки попкорна. Я попыталась представить его в песках – палит солнце, тут и там распластались вараны, а он идет себе мерным шагом, и слегка покачиваются