Но прежде чем остаться в купе одной, Анна потребовала, чтобы Миша дал слово, что не станет связываться с Тумановым, что даже смотреть в его сторону не будет. Миша пообещал. Наверное, он пообещал бы ей что угодно, лишь бы успокоить, такой уж он был человек.

Сон навалился косматой шубой, от шубы пахло так же, как от пальто Туманова, – мокрой шерстью. Запах этот щекотал ноздри, длинные шерстинки забивались в горло, мешали дышать. Но проснуться, чтобы сбросить шубу с плеч, не было сил. Сил хватало только на то, чтобы открыть глаза, сделать большой глоток остывшего чаю, глянуть в окно, за которым пейзажи менялись точно в калейдоскопе, и снова уснуть.

Пару раз приходил Миша, нужно было вставать, открывать ему дверь. Вставать совсем не хотелось, но это ведь Миша! И Анна врала, что чувствует себя прекрасно, а от обеда отказывается только лишь потому, что не желает видеть наглую рожу Туманова. Обед принесли в купе, и Миша лично следил за тем, чтобы она все съела. Съесть все не получилось, большая часть так и осталась на тарелке. А от ужина Анна и вовсе отказалась. К ночи стало совершенно ясно, что сонливость и слабость ее не из-за усталости, а из-за жара. Прогулка под дождем вылилась-таки в простуду. Раньше никогда не выливалась, а теперь – пожалуйста! В горле уже не просто першило, казалось, его сдавило железным ошейником так сильно, что тяжело было не только глотать, но и дышать. Озноб сделался и вовсе невыносимым. От него не спасали ни два шерстяных пледа, ни наброшенная поверх пуховая шаль.

Все бы хорошо – подумаешь, какая-то там простуда! – но сильнее, чем за собственное здоровье, Анна волновалась из-за Миши. Миша переживал, то пытался напоить ее горячим чаем, то растирал озябшие ладони, то трогал ее лоб. Руки его были приятно прохладные, и прикосновения эти ненадолго приносили облегчение, унимали разыгравшуюся к ночи головную боль.

Ночь Миша провел в ее купе, уходить к себе решительно отказался, а настаивать у Анны не было сил. Может, и хорошо, что она не одна, что кто-то присмотрит за ней до утра? К утру она планировала окончательно поправиться, но планам сбыться не довелось. Новый день не принес облегчения, наоборот, сделалось только хуже. Анна уже с трудом понимала, где реальность, а где сон. Ей снилась парящая высоко в небе ласточка, от ласточкиных крыльев веяло спасительной прохладой, а со стороны лесного озера долетали брызги холодной воды. Над ней склонялась женщина с белыми волосами и черными, как ночь, глазами. От женщины тоже веяло холодом, но другим, могильным. Что-то ласковое говорил Миша, гладил по волосам и щекам. Мише Анна улыбалась, чтобы не расстраивать еще сильнее, понимала, что подвела, увлекла в авантюру, а сама взяла и заболела. Был еще мужчина, немолодой, импозантный с потертым кожаным саквояжем. Мужчина представился, но Анна тут же забыла, как его зовут, помнила она лишь, что это доктор и отказываться от его помощи не следует. Доктора если и причиняют боль, то лишь во благо. Впрочем, больно не было. Было муторно и туманно, то жарко, то холодно. А потом еще и горько от какой-то микстуры, которой Миша поил ее с ложечки, как маленькую. После микстуры становилось легче, жар спадал. Ненадолго, но все же. Реальность обретала плоть, а бредовые видения отходили в сторону. В такие моменты Анне становилось особенно неловко за свою беспомощность. Она решительно отказывалась от помощи, прогоняла Мишу, а сама мелкими шажочками, по стеночке, направлялась в туалетную комнату, чтобы умыться и хоть как-то привести себя в порядок. Из зеркала на нее смотрела незнакомка с растрепанной прической, ввалившимися глазами и лихорадочным румянцем. Казалось невероятным, что за какие-то сутки из-за болезни с нормальным человеком могут произойти такие неприятные метаморфозы. Умывание холодной водой не помогало и не бодрило, но чудовищ из сновидений отгоняло чуть дальше. А злости хватало на то, чтобы расчесать и заплести в тугую косу волосы. С косой меньше волокиты, да и опрятнее как-то.

…Туманов, еще одно чудовище, на сей раз из плоти и крови, стоял у окна, всматривался в темноту. Сначала в темноту, а потом в Анну.

– Ошиблись вагоном? – Сил и злости еще хватало на то, чтобы разговаривать. Надо будет попросить у любезного доктора еще немного микстуры.

– Я слыхал, миледи занемогла. – Равнодушный взгляд Туманова задержался на ее лице.

– Не дождетесь.

– Вижу, что занемогла. Выглядите вы, Анна Федоровна, не ахти. Но неужели вы думаете, что я такое чудовище, что стану радоваться чужим страданиям?

– А какое вы чудовище?

– Я чудовище совсем иного плана. – Он улыбнулся, подался вперед и дотронулся до лба Анны.

– Уберите руки! – Все-таки сил у нее маловато, хотелось ударить под дых, как учил Венька, но получилось лишь оттолкнуть. Да и то не сильно. Зато сама едва не упала.

– У вас жар, – сказал Туманов равнодушно и сунул руку в карман пиджака. – Я бы посоветовал вам вернуться в постель. Михаил Евсеевич, наверное, уже извелся. Кстати, если бы я был на его месте, то не отпустил бы вас одну в такое долгое путешествие.

– Вы не на его месте и никогда на его месте не будете. – Туманова Анна обходила, прижавшись спиной к окну, чтобы разминуться в узком проходе, чтобы даже краешком юбки не коснуться этого негодяя. Получалось плохо, но она старалась.

– Помилуйте, я и не претендую! – Туманов, казалось, занял собой все пространство вагона и уступать дорогу не спешил. – Вы, Анна Федоровна, не в моем вкусе. Мне нравятся девицы помоложе и полегкомысленнее.

Влепить бы пощечину – аж, рука зачесалась! – но за что? За то, что он считает ее не слишком молодой или не слишком глупой?..

– Дайте мне пройти.

– Да пожалуйста! – Туманов отступил, и в одночасье места в вагоне стало предостаточно. – Скорейшего выздоровления, миледи!

Весь путь до своего купе Анна чувствовала его взгляд. Приходилось идти уверенно, не по стеночке. Получилось. Силы покинули ее уже после того, как закрылась дверь купе. Анна рухнула на скамью, с головой укрылась пледами и с облегчением закрыла глаза. Лучше уж призраки из кошмаров, чем Туманов…

На конечную станцию прибыли на рассвете. Ночь Анна провела в полусне-полубреду, микстура доброго доктора уже не помогала. Было больно не только глотать и дышать, но и смотреть на свет. А от гудка паровоза ее бедная голова едва не раскололась.

– Аннушка, нам пора. – Миша, оказывается, уже собрал и свои, и ее вещи. – Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, даже замечательно! – Улыбка не получилась, а болезненная гримаса напугала Мишу еще сильнее. – Обыкновенная простуда, ты же видишь!

В доказательство того, что простуда самая обыкновенная, Анна решительно встала, покачнулась, но на ногах удержалась. Без двух шерстяных пледов сделалось совсем холодно, пуховая шаль, которую Миша тут же накинул ей на плечи, не спасала. Ничего, главное, что они приехали. Еще немного, и Анна окажется в Чернокаменске, а там уже можно будет подумать и о здоровье. Оставленную доктором склянку с микстурой она осушила до дна одним решительным глотком. Скоро мучения закончатся.