– Навестил? – В дядюшкином взгляде не ощущалось и капли душевности. Да и смотрел он не на Клима, а куда-то поверх его головы. Захотелось обернуться, но Клим не стал, только набросил на плечи пиджак, в башне было прохладно. – А теперь уезжай! Что тебе тут делать? Видишь, живу я небогато, помочь тебе ничем не смогу. По-родственному, – добавил язвительно.

– Так мне ваша помощь и не нужна. Наоборот, я думал, что сам смогу быть вам чем-нибудь полезен.

– Сможешь, – дядюшка кивнул. – Очень мне будет приятно, если ты уберешься и с острова, и из города, и из моей жизни. Знаешь ли, племянничек, я привык к уединению и привычки свои ломать не намерен. Даже ради последнего оставшегося в живых родственника. Я тебя знать не знаю, ведать не ведаю. Может, ты и вовсе не тот, за кого себя выдаешь?

– Показать документы? – усмехнулся Клим. Старик его одновременно и раздражал, и интриговал. Занимательный, оказывается, у него родственник.

– Погоди. – Дядюшка с кряхтением встал, подошел так близко, что Клим отчетливо почувствовал исходящее от него амбре. – Неожиданно мягкие и деликатные пальцы пробежались по его лбу, скулам, подбородку, исследуя, убеждаясь. – Не нужны документы, узнаю породу.

– А я вот не узнаю. Я вообще о вашем существовании узнал не так давно.

– Говоришь, я твой единственный родственник? – Дядюшка хотел было погладить кошку, но передумал, вернулся на свое место. – А родители как же?

– Умерли, я еще ребенком был. Бабка меня вырастила.

Вспоминать детство не хотелось, не было в нем ничего особенного – сплошная лишенная красок муть. Подумалось вдруг, что ведь и в самом деле зря он явился к этому чужому не по крови, а по сути человеку. Но уж коль пришел, то просто так не уйдет, с намеченного пути не свернет.

А в затылке вдруг засвербело и холодно сделалось невыносимо. В затылке холодно, а внутри жарко. Захотелось воды, хоть какой, но лучше бы ледяной. Клим потянулся за стоящим на краю стола ковшиком.

– Не смей! Не тронь! – Дядюшка с внезапной резвостью вскочил на ноги, а Клим от неожиданности едва не столкнул ковшик на пол.

– Воды жалко? – спросил он с невеселой усмешкой и руку от ковшика убрал.

– Вода несвежая. – Дядюшка снова смотрел не на племянника, а поверх его головы. Клим не выдержал, обернулся.

Никого позади него не оказалось. Да и кого он рассчитывал увидеть?

– Пойдем-ка, парень, я тебя провожу. – Август Берг дотронулся до плеча Клима и тут же отдернул руку, словно обжегся. – Все, что хотел, я тебе сказал. Помочь я тебе не могу, в твоей помощи не нуждаюсь. Так что, сам понимаешь, не получится у нас с тобой ничего. Не тот я человек, ты уж извини.

Он говорил и одновременно обувался, а потом поманил к двери, и Климу не осталось ничего иного, как подчиниться. Он спустил кошку на пол, на прощание почесал за ухом. Кошка оказалась душой куда более родственной, чем ее хозяин. Стоит ли такому удивляться?

Снаружи ярко светило солнце, но небо казалось тускло-серым, словно бы выцветшим. Оживляли его и, наверное, украшали лишь парящие высоко-высоко ласточки. Что-то всколыхнулось в душе, какое-то воспоминание, но тут же исчезло, напуганное сварливым голосом Августа Берга.

– И в Чернокаменске задерживаться я бы тебе не советовал. Дыра, а не город. Ни развлечений, ни общества. Как я погляжу, ты привык к обществу.

Клим ко всякому привык: и к обществу, и к одиночеству. Одиночество ему нравилось даже больше. Вот и нашлось хоть одно сходство с дядюшкой. Да толку.

В свою башню мастер Берг возвращаться не спешил, молча шагал следом, верно, хотел лично убедиться, что Клим уберется с острова восвояси. Берг окликнул гостя уже на берегу.

– Стой, – сказал очень тихо, так, что Клим едва расслышал. – Не нужно тебе здесь оставаться, парень. Плохое это место.

– Это вы мне по-родственному сейчас говорите?

– По-человечески. Я тебе не враг, просто…

Он замолчал и в это мгновение показался Климу старым и беспомощным. А еще говорит, что не нуждается в помощи. Впрочем, из Клима помощник еще тот. Бабка всегда считала его негодящим, недостойным ни любви, ни даже малой толики внимания. Может, оттого ему и захотелось повстречаться с единственным своим родственником? Повстречался. Убедился, что зря. Не приняты в их роду теплые отношения. Так оно и лучше. Когда бабка умерла, Клим почти ничего не почувствовал. А напился скорее от облегчения, чем от горя. Хотя кто знает?..

– Так и я вам не враг, дядюшка, – сказал Клим вежливо. – Счастливо оставаться.

* * *

Албасты стояла в углу, приманивала кончиком косы кошку.

– Ну что, старик? – спросила с усмешкой. – Случилось то, на что не надеялся?

– Не тронь его. Слышишь меня? – Август устало опустился на табурет, рукавом стер выступившую на лбу испарину, отхлебнул воды из ковшика. – Он всего лишь глупый мальчишка.

– Не мальчишка. – Албасты покачала головой. – Не ждал, что явится?

– Надеялся, что не явится. – Вода жажду не утолила, захотелось выпить чего-нибудь покрепче. Где-то оставалась бутыль самогона…

– От нас это не зависит.

– А от кого зависит? – Самогона хотелось, а вот искать его не было никаких сил.

– Сам знаешь от кого.

– И что я могу с этим поделать?

– Ничего, старик. Тебе только кажется, что это в твоей воле.

– Скажи еще, что предупреждала.

– Я предупреждала. И жена твоя тоже предупреждала, но ты все по-своему решил. На кого же сейчас пенять? – Албасты вдруг очутилась совсем рядом, дохнула холодом и тленом, заглянула в самую душу.

– Не на кого пенять, – сказал Август устало. – Но мальчишку я тебе не дам, так и знай.

– Мальчишка твой из тех, кто и без меня жизнь свою поломать может. – Албасты вздохнула совершенно по-бабьи, а потом добавила: – Не бойся, старик, я не стану его убивать.

– Ты уж постарайся.

– Тут, на острове, убийц и без меня хватает. Чуешь, пахнет кровушкой? – Точеные ноздри албасты раздулись, втягивая воздух. – Старая кровушка, давняя, но и новая скоро прольется. Мне хватит…

– Не хочу знать. – Август замотал головой. Он и в самом деле не хотел ни знать, ни слышать, ни видеть, но понимал, что не получится. То, от чего он прятался все эти годы, снова вернулось. Или вот-вот вернется…

– Она вернулась, – заговорила вдруг албасты совершенно иным, ласковым голосом.

– Кто?

– Моя девочка. Я ее чую. – Албасты улыбнулась. Лучше бы не улыбалась, не красила ее улыбка.

– Анюта?.. – Час от часу не легче! Сначала глупый мальчишка, теперь вот девочка. И что с ними теперь делать?

– Нет у меня других девочек, старик. Тебе ли не знать.