– Извините, но вы снова врете. – Голос Елизаветы звучал ровно, но Даша вдруг поняла, отчего та так продвинулась по службе.

В ее голосе не было ни капли человечности. Елизавета сейчас словно препарировала черепаху на глазах у собравшихся. Это видение – черепаха, с которой собираются снять панцирь, чтобы посмотреть, как она устроена внутри, – было самым страшным воспоминанием Дашиного детства.

Ее одноклассник Вовка Семенов притащил в школу черепаху и предложил вынуть ее из панциря. За неимением обычного стащили из стола учительницы нож для бумаги. Кто-то стоял на стреме, черепаха, перевернутая на спину, дрыгала лапами в воздухе и смешно вытягивала морщинистую шею, словно пытаясь рассмотреть хорошенько лица своих мучителей. От металлического скрежета ножа по черепашьему панцирю закладывало уши, и Даша все боялась, что у Вовки со товарищи все получится и черепаха умрет мучительной смертью прямо у нас на глазах.

В Вовкиных глазах горел неукротимый огонь естествоиспытателя, тот самый, который Даша сейчас видела в глазах Елизаветы. Черепаху тогда удалось спасти, потому что она сбегала за учительницей и, рыдая и захлебываясь воздухом, сказала, что нужно бежать, пока маленькое животное не погибло.

Вовку тогда пропесочили на собрании и родителей в школу вызывали, и с Дашей он не разговаривал, наверное, целую четверть. А черепаха жила в кабинете биологии в специальном аквариуме, и Даше все казалось, что она оттуда кивает ей, благодаря за спасение.

– Елизавета, почему вы считаете, что господин… Как вас зовут?

– Роман Маслов.

– Почему вы считаете, что господин Маслов лжет?

– Потому что, как уже сказала, я отправилась гулять. Я шла по тропинке, которая ведет к озеру. Было темно, лил сильный дождь, ноги расползались на мокрой глине, да и видно было плохо, я подсвечивала себе фонариком. Я дошла до озера, поняла, что это была плохая затея, и повернула обратно. Примерно на полпути я услышала разговор. Говорили два человека, и один из них был Сэм Голдберг.

– Откуда вы знаете?

Елизавета усмехнулась.

– Его акцент довольно трудно перепутать. Второй голос я не слышала, но вряд ли Голдберг говорил сам с собой.

– Что он сказал?

– «Хорошо, я спущусь, когда все уснут».

– И вы не видели, кем был его собеседник?

– Нет, мне показалось неудобным светить фонариком на людей, которые уединились в тихом месте.

– Тогда с чего вы взяли, что собеседником Голдберга был Маслов?

– А кто еще? На улице, кроме нас троих, никого не было. Они стояли и разговаривали перед входом, а потом отошли в сторону, чтобы не быть услышанными из дома даже случайно. По-моему, это очевидно.

– Я никуда с ним не ходил, – растерянно сказал Маслов. – Я вышел подышать, мы перекинулись парой слов, и я вернулся в дом. Это правда. Почему вы мне не верите, в то время как ее словам верите безоговорочно?

Ответная фраза Макарова заставила Дашу недоумевающе нахмуриться. В ней не было смысла, по крайней мере, Даша его не увидела.

– Потому что Елизавете тридцать лет, – сказал он.

Семейство Масловых было милостиво отпущено, чему Даша в глубине души сильно обрадовалась: вопли детей из-за закрытой двери на веранду становились невыносимы. У нее даже голова заболела, тупо, нудно, надсадно, и Даша незаметно для окружающих приняла таблетку, потому что головную боль переносила плохо.

– А вы можете объяснить нам, что именно случилось? – попросила Катя. Она выглядела бледной и расстроенной, и Даша улыбнулась ей, чтобы поддержать. – Мы ведь знаем только то, что господин Голдберг умер, убит. Но, кроме Даши, вас с господином Лаврентьевым и Анечки, никто не был в номере, а потому мы понятия не имеем, что именно стряслось. Пожалуйста, Женя, расскажите нам, мы, как мне кажется, имеем право знать.

Даша снова представила мертвое тело на кровати, торчащий в груди нож, и ее передернуло. Какое счастье, что обожаемой Кате не пришлось лицезреть ничего подобного.

– Я знаю немного, – сообщил Макаров мрачно. – Господин Голдберг убит у себя в номере ударом ножа в грудь. Произошло это между тремя и пятью часами ночи. По крайней мере, именно такое время назвала нам уважаемая Анна, очень кстати оказавшаяся доктором. И я склонен с ней согласиться. Накануне вечером господин Голдберг рассказал нам животрепещущую историю из своего прошлого и сообщил: он приехал в Россию, и в частности в Переславль, для того чтобы найти свою незаконнорожденную дочь. Ночью он зачем-то спускался в гостиную, когда все уже спали. Повод, который он привел, не выдерживает никакой критики, поэтому я полагаю, что у него была назначена встреча с одним из вас. Косвенно это подтверждает и беседа, подслушанная Елизаветой. – Он сделал шутовской поклон в сторону Мучниковой, которая тут же горделиво вскинула нос.

– Поднявшись по лестнице в номер, Голдберг встретил вышедшую на шум Дашу и поделился, что теперь убежден в том, что один из гостей усадьбы и есть его потерянная дочь.

– Как? – охнула Катя. – Откуда он узнал, кто именно? Ведь он рассказывал нам, что понятия не имеет, где ее искать.

– Узнал по старинному украшению, которое он передал в дар своей наследнице некоторое время назад. Она составляла пару с его часами. Теперь часы пропали.

– Так, может, их просто украли? – спросил Илья. Глаза молодого человека горели. Он вышел из своей привычной полусонной одури и, подавшись вперед, наблюдал за происходящим с большим интересом. – Может, старика и зарезали из-за этих часов?

– Исключать, конечно, нельзя. Но думаю, убили его из-за того, что он кого-то узнал. Незадолго до смерти он был уверен, что нашел свою дочь. Уж не знаю почему, но потенциальной дочери появление вновь обретенного отца сильно не понравилось.

– То есть вы считаете, что его убила женщина? – спросила хозяйка усадьбы.

В ее глазах светилось такое торжество, что Даша даже удивилась. За то недолгое время, что она знала Татьяну, та всегда выглядела спокойной и улыбчивой, и, казалось, ничего не могло вывести ее из равновесия.

Насколько Даша понимала, Татьяна была человеком глубоко верующим, крайне набожным, так что убить не могла. Или могла?

– Я пока никак не считаю, – заверил Евгений. – Я пытаюсь собрать известные мне факты, для этого мы здесь и собрались.

Запах страха растворялся в воздухе. Это Даша физически ощущала носом, ставшим вдруг необыкновенно чутким. Кто бы ни был тот человек, страшно боявшийся в начале их разговора, сейчас он заметно успокоился, будто опасность ушла в сторону.

– Кто-нибудь из вас может сообщить мне о чем-нибудь необычном? Кто видел Голдберга после того, как все разошлись по комнатам? Кто вообще выходил из номеров ночью?

Все молчали.

– При осмотре люкса Голдберга я нашел ключ от его двери. Он лежал на тумбочке рядом со входом. По логике, пожилой человек, находясь в незнакомом месте, должен был запереться изнутри. Или он оставил ключ в дверях, но тогда никто не смог бы открыть ее с другой стороны, или достал его из замочной скважины, чтобы дверь можно было отпереть снаружи, если, к примеру, ему станет дурно. Но дверь была открыта. Можно сделать вывод, что Голдберг кого-то ждал. Он не заперся изнутри по той простой причине, что к нему должен был кто-то прийти. Этот человек пришел, убил старика и ушел, оставив дверь открытой.