На исходе дня они достигли стоянки судов, где фараона и сопровождавших его ожидала царская барка, чтобы перевезти на западный берег к дворцу Мемнона. Как только они взошли на борт, двести гребцов на множестве скамей усердно заработали веслами. Под бой барабана они одновременно разгибались и сгибались, мокрые и блестящие, будто крылья гигантской цапли.

Окруженные флотом галер, фелюг и других мелких судов, они переплыли реку в последних лучах заходящего солнца. Но и когда они достигли западного берега, царские обязанности первого дня юного фараона не были закончены. Другая царская колесница повезла его через толпы народа к погребальному храму его отца, фараона Тамоса.

На мощеную дорогу, освещенную с обеих сторон кострами они въехали затемно. Народ весь день баловал себя пивом и вином, выданными царским казначейством; поднялся оглушительный рев, когда фараон сошел с колесницы у храма Тамоса и стал подниматься по лестнице между рядами гранитных статуй, изображавших его отца и его покровителя бога Гора, во всей сотне его божественных обликов – Гор – кучерявый ребенок Гарпократ с пальцем во рту, сосущий грудь Исиды, или сидящий на корточках на цветке лотоса, или сокологоловый, или крылатый солнечный диск. Казалось, что царь и бог были едины.

Господин Наг и жрецы повели мальчика-фараона через высокие деревянные ворота в Зал Скорби, святое место, где на плите для бальзамирования из черного диорита лежала мумия Тамоса. В отдельном святилище в боковой стене, охраняемые черной статуей Анубиса, бога кладбищ, стояли жемчужные алебастровые канопы, в которых лежали сердце, легкие и внутренности царя.

Во втором святилище, у с противоположной стены, стоял покрытый золотом саркофаг, готовый принять тело царя. На крышке гроба была золотая маска фараона, настолько живая, что сердце Нефера дрогнуло, пронзенное печалью, и на глазах появились слезы. Он сморгнул их и последовал за жрецами туда, где в центре зала лежало тело его отца.

Господин Наг занял свое место напротив него у дальнего конца диоритовой плиты, лицом к Неферу, верховный жрец встал в головах у мертвого царя. Когда все было готово для церемонии Открытия Уст мертвого царя, два жреца совлекли льняное полотно, покрывавшее тело, и, взглянув на отца, Нефер невольно отшатнулся.

В течение всех недель после его смерти, пока Нефер и Таита были в пустыне, бальзамировщики работали над телом царя. Сначала они ввели в ноздрю длинную серебряную ложку и, не повредив головы, вычерпали мягкое вещество его мозга. Они удалили глазные яблоки, которые быстро сгнивали, и заполнили полость черепа и глазные впадины натровыми солями и ароматическими травами. Затем они поместили тело в ванну с высокой концентрацией солей, оставив голову снаружи, и оставили вымачиваться на тридцать дней, ежедневно меняя едкие щелочные жидкости. Жиры выщелачивались, и кожа сходила с тела. Только волосы и кожа головы оставались нетронутыми.

Когда тело наконец достали из натровой ванны, его положили на диоритовую плиту и натерли маслами и травяными настоями. Пустую полость живота заполнили льняной набивкой, пропитанной смолами и воском. Рану от стрелы в груди зашили и поверх положили амулеты из золота и драгоценных камней. Зазубренный наконечник, убивший царя, бальзамировщики удалили из тела фараона. После того как государственный совет осмотрел его, он был запечатан в золотой шкатулке, чтобы лечь в гробницу вместе с телом как могущественный амулет от любого другого зла, что могло встретиться фараону в путешествии в подземный мир.

Затем на оставшиеся сорок дней бальзамирования тело оставили окончательно высохнуть под горячим ветром пустыни, влетающим через открытые двери.

Как только оно стало сухим, как дерево, его можно было бинтовать. На него в сложном порядке наложили льняные полосы, пока хор жрецов пел заклинания богам. Под пелены поместили самые драгоценные талисманы и амулеты, и на каждый слой наносили смолу, высыхающую до металлических твердости и блеска. Лишь голова оставалась открытой, и в течение недели перед церемонией Открытия Уст четверо самых опытных художников из гильдии бальзамировщиков, используя воск и косметику, восстановили черты лица царя до жизнеподобной красоты.

Они заменили отсутствующие глаза их идеально точными копиями из горного хрусталя и обсидиана. Белки были прозрачны, радужная оболочка и зрачки в точности соответствовали естественному цвету глаз царя. Казалось, будто стеклянные шары наделены жизнью и умом, так что теперь Нефер пристально, с трепетом глядел в них, ожидая увидеть, как веки мигнут и зрачки отца расширятся в узнавании. Губы были вылеплены и накрашены так, что в любой момент могли бы улыбнуться, а нарисованная кожа выглядела шелковистой и теплой, как если бы под ней все еще бежала яркая кровь. Волосы фараона вымыли и уложили знакомыми темными локонами, которые Нефер так хорошо помнил.

Господин Наг, верховный жрец и хор во второй раз запели магические заклинания против смерти, но Нефер не мог оторвать взгляд от отца.

Он – отражение, а не зеркало,

Он – музыка, а не лира,

Он – камень, а не долото,

Он будет жить вечно.

Верховный жрец прошел на сторону Нефера и вложил в его руку золотую ложку. Нефер обучался проведению ритуала, но его рука дрожала, когда он положил ложку на губы отца и произнес:

– Я открываю твои губы, чтобы ты снова имел силу говорить. – Он коснулся ложкой носа отца. – Я открываю твои ноздри, чтобы ты снова мог дышать. – Он коснулся каждого из чудесных глаз. – Я открываю твои глаза, чтобы ты снова мог увидеть великолепие этого мира и великолепие мира грядущего.

Когда наконец все было сделано, сопровождавшие царя дождались, пока бальзамировщики обернут голову и покроют ее ароматическими смолами. Когда они возложили золотую маску на слепое лицо, оно вновь засветилось как живое. Вопреки традиции и обычаям для фараона Тамоса изготовили только одну посмертную маску и один золотой саркофаг. Его отец отправился в свою гробницу, закрытый семью масками, в семи саркофагах, один в другом, и каждый следующий был украшен больше, чем предыдущий.

Остаток той ночи Нефер провел около золотого саркофага, молясь и кадя ладаном, упрашивая богов взять его отца к себе и поместить среди пантеона. На рассвете он вышел со жрецами на террасу храма, где ждал главный сокольничий его отца. На руке в перчатке он нес царского сокола.

– Нефертем! – прошептал Нефер имя птицы. – Цветок лотоса. – Он взял у сокольничего величественную птицу и высоко поднял ее на руке, чтобы народ, собравшийся под террасой, мог ясно видеть ее. На правой ноге сокола была крошечная золотая бирка на золотой цепочке. На ней был выгравирован царский картуш его отца.

– Это – божественная птица фараона Тамоса Мамоса. Это – дух моего отца. – Он сделал паузу, чтобы восстановить самообладание, потому что был близок к слезам. Затем продолжил: – Я освобождаю божественную птицу моего отца. – Он стянул кожаный клобучок с головы сокола. Жестокие глаза заморгали в свете зари, и птица распушила перья. Нефер развязывал узел на путах у нее на лапках, и птица расправила крылья. – Лети, божественный дух! – закричал Нефер. – Лети высоко для меня и моего отца! – Он подбросил птицу, она поймала рассветный ветер и поднялась ввысь. Затем она сделала два круга в вышине и с частыми неистовыми криками устремилась за Нил.