— Собирайся, Халун, — сказал он, снимая с гвоздя чуха-гужгат.

— Куда, мой дорогой?!

— Сватать сыну невесту! Я сплетникам хребты сломаю. Назло всем завтра же сыграем свадьбу.

— Сейчас, дорогой. Чего ждать? Лучшей невесты для сына и в мечтах не найти, — отозвалась Халун, выбирая подходящее платье среди висевших на стене. — Что мне надеть?

— То платье, что я привез из Махачкалы. Оно тебе очень идет.

Но одеться Халун не успела. Посыпались распоряжения:

— Халун, принеси мою серую каракулевую шапку. Халун, где мои сапоги? Халун, найди мой пояс и кинжал!

Халун безропотно все подавала.

— Честь твоей голове! Нужно тебе еще что-нибудь?

Убедившись, что муж собрался, она натянула платье, надела бусы, накинула желтый с длинными кистями платок. Довольные друг другом, супруги вышли на веранду. Омардада прочел молитву, провел по лицу руками и крикнул:

— Сайгид, сын мой! Пойди на улицу, посмотри! Как бы нам не попалась Хуризадай!

— Все разведал, вражеской ноги нигде не обнаружено, — вернувшись, сообщил Сайгид.

Омардада и Халун скрылись за воротами.

Сайгиду не сиделось на месте. Он то входил в комнату, то выходил на веранду. Несколько раз он пытался вызвать брата на разговор, но тот коротко отвечал на вопросы, не отрываясь от книги.

Я лежала в углу комнаты, но заснуть никак не могла. Беспокоилась я не меньше других. «Какой ответ принесут старики?»

— Мажид, ты знаешь, куда отец пошел? — спросил Сайгид, вновь подходя к брату.

— Ты что же, думаешь, я без глаз и без ушей? Да и невозможно не видеть и не слышать, что у нас творится!

— Стоячее озеро никогда не поймет буйную реку. Так и ты меня не понимаешь, — вздохнул Сайгид.

— Стоячее озеро капли воды не теряет, наоборот, вбирает больше и больше, а буйная река, ударяясь об утесы, зря расходует много воды.

— Правильно ты сказал, Мажид!

— Я не понимаю, почему ты осуждаешь отца? Ты сам этого желал, — сухо произнес Мажид. — Я же не злюсь, что отец меня не женит…

Сайгид притворно вздохнул, но на губах у него играла счастливая улыбка.

…Заскрипели ворота. Сайгид бросился на кушетку и притворился спящим. Отложил книгу Мажид. Вошел мрачный, растерянный Омардада и на ходу принялся развязывать пояс и снимать кинжал. Вид у Халун был такой усталый, словно она целый день работала на поле под палящими лучами солнца. Молча, как бы друг другу назло, супруги разбрасывали по углам одежду.

— Халун, молчать я не могу, а когда говорю, все меня ругают. Родители пошли сватать ему девушку, а он спит спокойно, как будто послал человека привести с лужайки ягненка!

— Он был уверен, как и ты! — вступилась за сына Халун. — Ты, как по облакам, шел туда!

— Клянусь, Халун, возрождающейся весенней землей, из-за своего сына я и шагу бы не ступил. Спешил уберечь девушку от пересудов. Но больше не подойду и к их порогу. Как важничал отец: «Мы посмотрим, подумаем».

— Ты иногда бываешь не прав, дорогой! Что же, они должны были нам сказать: «Ой, как хорошо, что вы пришли, мы давно ждали, кому бы спихнуть дочку!»

— Ни один мужчина из нашего рода дважды не ходил сватать девушку! Если бы твой сын был настоящий мужчина, он бы силой привел ее в дом.

Халун покачала головой.

— Ой, Омар, на зурне ты играешь два мотива сразу! Не угадаешь, какой танец танцевать.

К вечеру следующего дня вернулась из Махачкалы мама. Она узнала, что после смерти отца мы сразу должны были получить пенсию.

Первым вопросом Омардады было:

— Не встречала ли ты в городе Жамала? Он следом за тобой уехал из аула.

— Встретила! — ответила мама. — И он очень помог…

— Мне сердце подсказало! — сердито сказал Омардада. — И вернулись вы вместе?

— Он еще остался в Махачкале. У него там дела…

— Это меня не интересует, — вдруг обиделся Омардада. — Я хотел знать, когда он вернется.

Омардада и Халун проводили нас домой.

Мама не отпускала Халун, просила остаться у нас на ночь. Я прислушивалась к их шепоту. Мама была очень взволнована.

— Халун, я давно хотела тебя спросить… Не оставляют меня в покое черные мысли. Как это Ахмед, умелый наездник, знающий каждую тропку в горах, мог упасть с лошади? Ты не помнишь, акт составляли при Омардаде?

— Конечно, при нем. Мы ведь узнали часа за два до тебя. Омардада сразу поехал на место…

— Не знаю, что со мной, Халун, я совсем потеряла покой. Все мне кажется, что Ахмеда убили.

— Клянусь аллахом, тебе кто-то нашептал! — Халун схватила маму за руку. — Он ударился головой, это подтвердил и доктор. Не было ни синяков, ни раны. Не вскрывай зажившие рубцы, не мучайся.

— Аставпируллах, аставпируллах! — шептала мама.

— Пора тебе, Парихан, думать о живых. Прошлого не вернешь. А я все-таки пойду. Завтра провожать сыновей. Вот и кончились их каникулы.

— Согласилась ночевать, а сама уходишь, — упрекнула Нажабат, приподнимаясь на постели.

— А вы все еще не спите? — спросила мать. — Халун другой раз к нам придет.

Я заснула. Потом проснулась от шороха. Мама осторожно зажгла лампу и вышла в другую комнату.

Не знаю, в какой час ночи это было. Я всегда сплю очень чутко. Про меня говорили: «Патимат слышит, как кошка крадется по крыше».

В полной темноте я слышала биение моего сердца: «Дванк, дванк, дванк».

«Зачем бы маме бродить по дому ночью?»

Недавно, подбросив двух детей бабушке, вышла замуж наша соседка-вдова. С тех пор я очень ревниво следила за матерью. Не раз я представляла маму в другом доме с чужим мужчиной. Он был совсем не похож на моего отца: толстый, злой, с большими усами.

Лежать я больше не могла — к горлу подступил комок, на глаза навернулись слезы. Стараясь не разбудить сестренок, встала. Ощупью нашла платок и вышла на веранду. Через окно я заглянула в комнату, где была мама. Она сидела на полу и чинила чувяки. Ее склоненное лицо освещала лампа, стоявшая на стуле. Мне стало стыдно. Наверное, мама не могла заснуть и решила скоротать ночь за работой. Что, если бы она узнала о моих подозрениях?

Время от времени мама водой из газа смачивала чувяк, шилом прокалывала в коже дырку, продевала нитку. Вдруг рука ее, державшая шило, опустилась. Мама отложила работу, встала, вытащила из-под кровати папин чемодан. Даже сквозь стекло было видно, как дрожали ее руки — крышку она открыла с трудом. Одну за другой мама брала из чемодана папины вещи — китель, гимнастерку, пояс и вдруг упала на кровать, прижала его шапку к лицу. Я