правды сама. Мама взяла с собой Асият, а меня и Нажабат оставила у стариков. Для нас это было одно удовольствие — на каникулы к ним из Буйнакска приехали сыновья — Сайгид и Мажид.

Сайгид, старший, весь в Омардаду — красавец и весельчак. Как и отец, он готов прийти каждому на помощь, и все получалось у него, как у отца, — легко и просто. Только в одном он не походил на Омардаду — не желал возделывать землю, с детства мечтал стать учителем. Когда Сайгид приезжал на каникулы, в ауле начинался спортивный сезон. Играли в волейбол, гоняли футбольные мячи, но и горских игр не забывали. Всегда Сайгид был первым.

Мажид, менее ловкий, менее сильный, оставался в тени. Братьев объединяла страстная любовь к книгам, стремление стать образованными людьми. Вместе они учились в педагогическом училище.

Помню такой случай.

Жаркий день. Глубокое, как козий глаз, небо. Лужайка, опоясанная скалами, заросшая травами и цветами. Внизу в пропасти шумит сварливая река… Множество людей… Все ждут торжественной минуты. Необъезженный конь, раздувая ноздри, косит глазом. Ради него собрался здесь народ. Конь дикий как ветер, не ходивший еще под седлом. Ты жил, конь, на воле в горах, склоны которых взращивали для тебя корм. Ты привык к голосам студеных родников, радушно приглашающих тебя напиться. До нынешнего дня ты знал лишь законы величавых, никому не подвластных гор, буйных, своенравных потоков… Ты сын свободы, а сегодня час твой пробил!

Любой старый джигит мечтает увидеть, как его сын на глазах у всех взнуздает гордеца, укротит удалого красавца. Но каждого мучает тревога — вдруг сбросит седока крутобедрый, непривычный к послушанию конь. Не одного юношу, бывало, увозили с этих скал, покрытого черной буркой…

Высоко закинув гордую голову, конь заржал. Всем своим видом он будто говорил: «Легче покорить небеса, чем подчинить меня чужой воле!»

Первым не выдержал Омардада:

— Что ты смотришь, Сайгид? Лови! — он бросил сыну кнут с отполированной ручкой.

«Харт!» — прозвучало в воздухе.

Сайгид вышел вперед, гордясь, что ему оказана такая честь. Осмотрелся. Над ним — бездонное небо, ниже — голые, молчаливые скалы, внизу бесится река. Сын Омардады приближался к коню: в одной руке уздечка, в другой — кнут. Десятки глаз были устремлены на него. Звезда аула, красавица Пари, по которой тайно вздыхали самые смелые молодые джигиты, тоже здесь, среди всех.

Сайгид ступает осторожно, как охотник в дремучем лесу. Но охотнику в лесу проще обмануть зверя, чем наезднику укротить дикого коня. С горским скакуном шутки опасны! Поединок начался. Как опытный противник, конь разрешил Сайгиду приблизиться, потом громко заржал, встал на задние ноги, пританцовывая. Смеется он над своим противником, что ли.

Молодые джигиты подпрыгивали, размахивали руками, желая ободрить Сайгида. Старики вздыхали, как бы оглядываясь назад: перед ними проносились годы, тысячи юношей вели за собой укрощенных коней.

Десятки раз Сайгид набрасывал уздечку, но она, как речка со скалы, струей соскальзывала с высокой шеи коня.

Что делать? Сайгид, уставший, вспотевший, находит в толпе, как жемчужину в нитке стеклянных бус, глаза любимой. И эти глаза послали стрелы в сердце Сайгида. Он встрепенулся, как орел перед полетом. Расправил плечи, широко улыбнулся. Пунцовые, словно спелая вишня, губы Пари тоже улыбались.

Сайгид отбросил кнут и уздечку, мигом взобрался на скалу, нависшую над лужайкой. Никто не успел опомниться, как сын Омардады прямо с утеса прыгнул на спину коня. Будто нечаянно открыли пчелиный улей — в восторге загудели зрители.

Пари закрыла лицо руками. Я, держась за край ее платья, стояла рядом. Сайгид крепко схватил коня за густую гриву, скакун поднялся на задние ноги, стремясь сбросить нежеланного седока, из-под копыт полетели камешки, земля, песок. Конь отчаянно заржал, скалы и ущелья откликнулись эхом, словно сотни табунов паслись в горах. Казалось, из гневных глаз коня вылетает пламя.

Конь и на его спине человек… Неосторожное движение — и не будет всадника на площадке между утесами. Даже мое маленькое сердце бушевало, как река. Многие закрыли глаза, из-под ладоней Пари скатывались по щекам слезы, Омардада то стягивал, то снова надевал шапку.

Но Сайгид крепко вцепился в гриву коня, казалось, сросся с ним. Конь все еще старался сбросить с себя непривычную ношу. И наконец, поднимая клубы пыли, поскакал по тропинке в гору. Молодежь карабкалась вверх по скалам — не хотелось упускать всадника из виду. Казалось, прошла вечность, а не минуты. И вот из-за поворота появился укрощенный, покорный конь, на нем торжествующий Сайгид.

Вытирая шапкой пот со лба, Сайгид смотрел на Пари. Я уловила мгновение, когда взгляды их встретились, будто от сердца к сердцу перекинулся невидимый мост. Сайгид не только коня укротил сегодня, он покорил девичье сердце, словно на вершину снежной горы проложил тропинку…

…Я была поверенной их любви. Летом несколько раз в день приходилось мне перебегать кривую улицу аула, отделявшую дом Омардады от дома отца Пари. Я получала двойное поощрение. Сайгид дарил мне тетради, карандаши, конфеты. Пари купала меня, причесывала, вплетала мне в косы цветные шелковые ленты, разутюживала мои платья.

Пока Пари читала письмо от Сайгида, я стояла «на посту», чтобы мать не застала девушку врасплох. Доверия влюбленных я ни разу не обманула. Когда меня расспрашивали, я молчала или притворялась, что не понимаю, чего от меня хотят. Сколько вышитых руками Пари носовых платков перетаскала я Сайгиду! Сколько стихов, сочиненных Сайгидом, вложила в руки Пари!

…Итак, мама была в Махачкале, мы с Нажабат остались на попечении Халун. Уже второй раз в этот день бежала я со всех ног к Сайгиду с письмом от Пари.

У ворот стоял Омардада, будто вышел меня встретить. Я быстро спрятала письмо под платок.

— Ну, тебя снова просила Пари передать что-нибудь Сайгиду? — спросил старик спокойно, как человек, причастный к тайне. — Покажи мне! — Он протянул руку.

— У меня ничего нет, — впервые обманула я старика.

— Ну, если так, беги! — Омардада многозначительно усмехнулся.

— На тебя можно положиться! — шепнул мне Сайгид, схватив записочку. — Чужую тайну выдавать нельзя…

По лестнице поднимался Омардада. Я стояла против Сайгида, опустив голову. Сайгид поспешно спрятал письмо в карман и ждал приближения отца.

Омардада показал сыну головой на дверь: войди, мол.

Сайгид, оглянувшись на меня, медленно последовал за отцом. Мне не хотелось, чтобы ему попало. Лица подошедшей Халун выражало тревогу.

— Ты что-нибудь рассказала Омардаде? — спросила она тихо.

— Нет!

— Опять будет учить сына: «Того нельзя, этого не надо». Будто не знает, что у молодости свои законы.

Из полуоткрытой двери до нас доносился голос Омардады:

— Ты, Сайгид, не играй со мной в