– Что же вы хотите теперь от меня? – Она пыталась скрытьстрах.

– Только узнать, кто был вашим сообщником, как вы узнали проэто письмо, и быть уверенным в вашем молчании. И всего этого я надеюсь достичьнаиболее доступными и надежными средствами, которые удовлетворили бы вас.

Его улыбка была заискивающей, но глаза смотрели холодно ибеспощадно.

– Как вы узнали, где я спрятала бутылку?

– Простейшее из всех возможных мест, дорогая, – засмеялсяон. – Во времена «сухого закона» мы, яхтсмены, всегда прятали спиртное в бакахдля свежей воды.

– Кстати, вернув письмо, вы могли бы не отдавать меня в рукиполиции.

– Я не отдавал вас. Я просто заявил о каком-то воре – это ябыл вынужден сделать. И понятия не имел, что полиция найдет что-нибудь, чтонаведет их на ваш след. Я думал, что вы достаточно сообразительны, чтобы неоставлять улик.

Последние слова он произнес укоризненно, и она, вспылив,сказала в свое оправдание:

– Это из-за вашей собаки.

– Согласен, это была моя ошибка, – покаялся он. – Ясодрогаюсь от мысли, что она сделала бы с вами, если бы напала на вас.

– Ну вот поэтому я и оставила купальное полотенце, – сказалаона.

– Было слишком много свидетелей ограбления. И я не мог пойтина попятный после того, как вызвал полицию: я был вынужден идти дальше. И этотваш проклятый адвокат! Почему вы обратились именно к нему, к этому ПерриМейсону?

– А что такое, почему он вам не нравится?

– Слышал, он чертовски умен.

– Поэтому я и обратилась к нему, а не к кому-то другому.

– Сегодня он меня буквально замучил. Конечно, эти проклятыедрагоценности… В то время я и не сообразил, что они все перечислены в страховомполисе, но, как только Мейсон начал меня допрашивать относительно страховки, японял, что пропал. Если бы я предъявил иск страховой компании, они сразу началибы расследование, и… словом, я попался, и все тут. Если я теперь не предъявлюсписок, то буду обвинен в попытке получить деньги под фальшивым предлогом.Страховые компании не любят с этим шутить.

– А что произошло сегодня днем? – спросила она, стараясьтянуть время.

– Окружной прокурор задержал меня еще и после допроса,сказав, что ему не понравились мои ответы и что, если я не буду вести себяболее разумно, он вообще прекратит дело. Тогда я вскочил, оттолкнул свой стул иразыграл небольшой спектакль, заявив, что я крупный налогоплательщик и мнедолжно оказываться большее уважение, что он может прекратить дело, так как этомне совершенно безразлично, что я достаточно насмотрелся на него в суде и знаю,что Перри Мейсон навьет из него веревок, а меня сделает посмешищем, так что мненаплевать на его советы. Потом я повернулся и ушел из их офиса.

– А что теперь? – спросила она.

– Теперь я хочу договориться с вами об условиях.

– Каких условиях?

– Как бизнесмен, я должен был бы сказать, что хочу поступитьпо справедливости, а затем постараться заплатить как можно меньше. Но сейчас яне чувствую себя бизнесменом, скорее кем-то вроде доброго дядюшки, которыйпричинил вред кому-то, кого он по-настоящему любит… Так сколько же?..

– За что?

Он поднял руку и стал, загибая пальцы, отсчитывать:

– За полное перемирие. За абсолютное молчание с вашейстороны в отношении прессы. За имя вашего сообщника и за предание того письмаполному забвению.

– Не думаю, что смогу это сделать. По-моему, это нечестно. Иу меня не было никакого сообщника. Меня совершенно случайно подобрал какой-точеловек в каноэ.

Он пристально поглядел на Дороти, и ей стало не по себе отэтого изучающего взгляда.

– Письмо – фальшивка, – внушительно сказал он. – Можете мнеповерить. Вам будет легче забыть о нем теперь?

– Откуда я знаю, что это – фальшивка?

– Я вам это докажу.

– Докажите, я вас слушаю.

– Не здесь. У меня нет с собой даже письма, не толькодоказательства. Но если вы дадите мне возможность, дорогая, я докажу, что этосамая низкопробная фальшивка. И тогда вам ничто не помешает отнестисьснисходительнее ко мне.

Она обдумывала его слова, устало прищурившись.

– И вы заплатите мне деньги?

– Конечно, дорогая, большую сумму… ну, скажем, равноценнуюпричиненному вам ущербу. В конце концов, Дороти, хотя мы с вами не ладим, но ячеловек, которому можно верить.

Она отвернулась, чтобы не встречаться с его пытливымиглазами, и тут же ее взгляд упал на телефонный аппарат.

– Послушайте, вы нервничаете, вы расстроены и вы немногобоитесь меня, ведь так? – сказал Джордж Олдер.

– Мне кажется, у вас есть какой-то скрытый мотив, иначе выбы не…

– Бог мой! – нетерпеливо перебил он. – Я не хочу гласности.Я стараюсь поступить по справедливости – если только вы предоставите мне этувозможность.

Он поднялся.

– Дороти, – сказал он. – Я еду обратно на остров. Подумайтехорошенько. А потом, когда вы поймете логику моего положения, когда вы будетеготовы принять равноценную компенсацию наличными и освобождение от судебногоразбирательства, вы придете ко мне, и я вам докажу, что это письмо –совершенная фальшивка.

– Когда же это случится?

– В любое время, дорогая, хоть сегодня вечером. Чем раньше,тем лучше. Я отпущу слуг, а собаку запру в чулан. Я буду ждать.

– Не сегодня. Я…

– Сегодня, – перебил он настойчиво и твердо. – У меня своипланы. И не забывайте, дорогая, вы все еще виновны в краже со взломом. Хотя иосвобождены под залог, вы по-прежнему обвиняемая по уголовному делу. Ничегоникому не рассказывайте. Просто приходите и позвольте показать вам настоящеедоказательство ложности обвинений, выдвинутых против меня в этом письме, а потоммы с вами придем к полному взаимопониманию.

Я буду ждать вас, дорогая, только не говорите ничего никому.И было бы лучше, если бы вы вышли из отеля… так сказать, тайным образом. Вашадвокат захотел бы получить свою долю с нашего договора, а мы не хотим даватьему ни цента из ваших денег. А, Дороти, не хотим?

Он поспешно пошел к двери, задержался на пороге, сказал:

– Помните, я буду на острове ждать вас. Собака будетзаперта, а слуги отпущены. Пройдите прямо через мост, а затем кругом, к дверимоего кабинета. Вы знаете эту дорогу. Спокойной ночи, Дороти.

И закрыл за собой дверь.