Саид отрицательно покачал головой, девушка увидела темное пятно на задней стене пещеры, а потом решительно полезла в свою сумочку и достала маленький, граммов на пятьдесят, пластиковый стаканчик.

— Возьми, им ты сможешь хоть немножко собрать воды. В горах вчера был дождь, значит, скоро здесь потечет из стены сильнее. Так бывает, я знаю.

Мишель ушла, за ней захлопнулась дверь. Саид на коленях добрался до стены, установил там стаканчик, замаскировал его камешками, чтобы не было видно со стороны, и снова вернулся в «постель». От уколов ему стало легче, хотя есть хотелось неимоверно. Он немного забылся, закрыв глаза, но снова услышал скрип двери. Снаружи дул ветер, несло мелкой дождевой пылью. Низкая облачность оседлала гору и ее окрестности. И из этой промозглой до озноба пелены в пещеру вошел высокий мужчина, одетый, как и большинство душманов, в широкие штаны — изар, а поверх длинной рубахи перухана — безрукавка. Человек подошел ближе, и Саид узнал в нем Ашрафи, того самого помощника Имануло, устроившего резню в Пишгоре.

Афганец смотрел на лежащего солдата с холодной задумчивостью. От его взгляда Азизову захотелось подняться и встать в полный рост. В лежачем положении было что-то зависимое и беспомощное. И ему удалось подняться в полный рост, даже не держась за стену.

— Ты подумал над тем, что тебе сказали? — отрывистыми фразами заговорил Ашрафи.

— Подумал, — ответил Саид, чувствуя, что земля у него постепенно уходит из-под ног.

— Ты принимаешь ислам?

— Я — свободный человек, я сам выбираю вероисповедание.

— Ты выбрал? — В голосе Ашрафи был только леденящий холод, в нем не было даже угрозы.

— Это мое личное дело, — отрезал Саид.

— Нет! Не твое. Ты ввязался в чужую войну, а значит, должен понимать, что здесь другие правила. Иди за мной!

Ашрафи пошел к двери, а Саид остался стоять, не в силах сдвинуться с места. Афганец оглянулся, а потом нетерпеливо что-то приказал своим людям. Двое моджахедов ворвались в камеру, схватили солдата и поволокли наружу. «Вот и все», — решил Саид. И ему стало так горько и обидно, что не успел он ничего в этой жизни. Даже девушке в любви не сумел объясниться. Даже сберечь жениха ее не смог, хотя и клялся в душе, что желает Лайло счастья. И отец…

Далеко его не потащили, всего несколько десятков метров вверх по террасе, а потом втолкнули в большую камеру-пещеру, посреди которой под потолком виднелись перекладина и какие-то стальные петли. Здесь сильно и резко пахло кровью. Темные пятна на камнях посреди пещеры зловеще поблескивали в свете огня, разожженного в углу очага. На стуле в углу сидел афганский солдат. Руки его были связаны впереди, один из моджахедов делал ему укол, двое держали вырывающуюся жертву. Меньше минуты солдат вырывался, а потом затих, и его голова свесилась на грудь, по подбородку потекла слюна.

— Смотри! — Ашрафи схватил Саида за воротник куртки и повернул лицом к пленнику. — Смотри, это называется «красный тюльпан». Смотри и думай о том, что если ты не согласишься на наше предложение, то с тобой сделают то же самое. На днях приедет съемочная группа. Ты на камеру расскажешь о себе, как попал сюда, о том, что добровольно, как и многие твои товарищи-таджики, перешел на сторону патриотов Афганистана. Скажешь, что принимаешь добровольно ислам и будешь сражаться с шурави. И предложишь другим таджикам и узбекам в Советской армии поступить так же. Понял?

Саид смотрел на Ашрафи, смотрел на афганского солдата на стуле, который свесился набок и упал бы на пол, если бы не двое охранников-палачей с засученными рукавами.

— А чтобы тебе думалось лучше, ты увидишь, что ждет тебя в случае отказа. Начинайте!

Приказ был адресован палачам. Они приподняли со стула одурманенного наркотиками пленника и подвесили его за связанные руки на крюк. Ноги пленника едва касались пола. Палачи быстро разрезали на афганце одежду, оголив его торс. Саид весь сжался. Ашрафи покосился на него подозрительно, потом кивнул двоим охранникам, и те, подойдя, цепко взяли советского солдата за руки и плечи.

Дальше стало происходить такое, что никак не могло уместиться в голове, в представлениях парня, учившегося в современной городской средней школе, в техникуме, выросшего в современном цивилизованном обществе. Палачи взяли кривые остро отточенные ножи и ловко стали подрезать кожу на животе подвешенного пленника, потом на боках, на пояснице. Обильно потекла кровь. Саид побледнел, он попытался отвести глаза, но охранники сжали его голову своими руками, как в тисках, заставляя смотреть только вперед, на пытку.

Саид попытался закрыть глаза, чтобы не видеть всего этого ужаса, но его стали бить, колоть ножами, заставляя смотреть. От боли и ужасного зрелища его стало мутить, он начал падать на непослушных ногах, но его посадили на стул и снова заставляли смотреть. Все мелькало перед глазами в кровавой пелене, когда кожу на пленнике стали отдирать и заворачивать вверх к голове. Еще несколько минут, и вся содранная кожа была завернута до головы, где ее связали коконом. Сплошное кровавое месиво висело на крюке. Саида стало выворачивать, тело содрогалось от рвотных позывов. Он вырывался с такой силой, что его не могли удержать двое сильных мужчин. И тогда его начали бить.

Саид сумел схватить стул и ударить одного из моджахедов, его опрокинули в угол, в сторону полетел какой-то столик, разбилось толстое стекло, загремела посуда, а потом один из душманов нечаянно опрокинул воду в очаг, и помещение стало заволакивать белым паром. Оглушенный, Саид упал лицом вниз, и перед его глазами вдруг блеснул осколок толстого стекла размером с ладонь и с острым краем. Саид накрыл его ладонью и сунул в рукав куртки. Он лежал, не шевелясь, прикидываясь потерявшим сознание. Ашрафи с проклятиями приказал вытащить этого шакала наружу, и его потащили за ноги под дождь. И тут он услышал, как кричит пленник, который стал выходить из наркотического дурмана. Саид даже представить не мог, что люди могут так кричать. Крики человека, сходящего с ума от нечеловеческой боли, который не в состоянии терпеть эти муки. Саид впервые слышал, как человек захлебывается своей болью.

Азизов пришел в себя.

— Это не люди… нет, не люди, — шептал он, стягивая рукав ниже на кисть и обматывая одну часть осколка стекла. — Этого просто не может быть… Люди не способны на такое… Это нелюди.

Его подхватили грубые руки, снова кто-то задел рану. Саид стиснул зубы и осколок стекла в кулаке и пошел сам, хоть его и сильно шатало. Надо было идти, чтобы остался только один охранник. Пусть будет один, вот этот, со шрамом на щеке. Саида трясло. Не от страха, а от решимости. Он сейчас был готов на все. Последняя капля упала и переполнила сосуд. Наступило спокойствие, он был готов. Готов на все, даже на смерть. Или он должен умереть, или эти садисты в образе людей, с масками вурдалаков.

Они свернули с террасы к его пещере. Охранник толкнул Саида в спину, и он послушно шагнул внутрь и упал лицом вниз, освобождая руку со своим оружием из-под полы куртки. Ноги его торчали наружу, и охранник не смог закрыть дверь, проклиная всех неверных на свете. Он нагнулся, чтобы схватить шурави за шиворот и затащить его в вонючую конуру, которая только и должна служить жилищем такому псу, но как только рука афганца коснулась воротника куртки, Саид сразу повернулся на бок и ударил его осколком стекла в шею. Прямо перед глазами на шее охранника раскрылась белая рана, которая тут же стала наполняться кровью. Моджахед схватился рукой за шею, но Саид рванул его за руку, свалил на землю и стал бить осколком в шею еще и еще. Острый край стекла рвал кожу и связки, кровь хлынула, заливая камни. Тюремщик забился, пытаясь вырваться, но у него уже не было сил, он лишь сипло стонал. Саид зажал рукой рот своей жертве, прижимая коленями и второй рукой его тело к камням, и повернул голову, прислушиваясь к шуму за пределами пещеры. Нет, только моросящий унылый дождь в тумане. Даже криков из «пыточной» уже не слышно. Его всего передернуло от картины содранной с живого человека кожи. Он стиснул зубы и крепче прижал рукой рот душмана. Тот уже не шевелился, а глаза стали закатываться под верхние веки.