И его слишком много для такой, как ты!

Мгновения, растянувшиеся в минуты, мы стоим напротив, в каких-то сантиметрах друг от друга, и смотрим в упор. Я слышу, как он дышит: часто и громко. Не знаю, что именно означает это дыхание, но хочется, очень хочется, чтобы ему захотелось поцеловать меня. До щекотки в животе хочется.

Губы…

Его губы – это всё, что я сейчас вижу.

Они красивы. Нет, не так: они невыносимо притягательны; их изгиб влечёт своей мужественностью и нежностью одновременно. Мозг успевает дать голове команду моргнуть, чтобы не разглядывать их так явно. Мне стыдно за этот свой взгляд, но оторвать его невозможно. Немыслимо. Глаза перестали слушаться.

Одно быстрое движение – Хантер резко хватает мою руку и затаскивает меня в дом.

Не говоря ни слова, он прижимает меня спиной к стене, упирается руками по бокам от моей головы и делает то, чего я меньше всего ожидаю – утыкается носом в мою шею, заставляя меня дрожать при каждом его выдохе.

– Как ты не понимаешь?! Я хочу тебя! До боли. До капли. До рассвета. Но если это случится, ты никогда меня не простишь… Катерина…

И это бархатное, томно растянутое «Катерина» окутывает меня невесомым покрывалом интимности. В нём так много всего, что мне не нужно признаний, заявлений. Прикосновений не нужно. Всё, что необходимо знать, я слышу в каждом выдыхаемом им звуке, во вкрадчивом шёпоте, в растянутом «А», в восхищённо – возбуждённом «Е».

Я чувствую губы в сантиметре от моей кожи, тёплое дыхание, удары его сердца.

Возможно, он прав. Мой мозг не прекращает попытки проанализировать происходящее и понять, в чём подвох. Но его ладони уже на моей шее, талии, пояснице, бёдрах. И когда он этими же руками отодвигает меня от себя смутившись своей эрекции – теперь поздно, я всё чувствую. И я млею оттого, насколько приятно ощущать её животом. И если он запрещает себе, то я нет: хочу быть желанной, и именно вот так, как не хочет он – неуместно, не вовремя, непреодолимо.

– Чёёёёёёёрт! – Наши лбы вдавлены друг в друга до боли.

И тут он отстраняется. Идёт к лестнице, не оглянувшись, но замирает на первых ступеньках, так вцепившись в перила, что даже костяшки пальцев побелели.

– У меня было много девушек. Но никогда – такой, как ты. Я мог хотеть их, но никогда, понимаешь, никогда не испытывал даже тысячной доли тех эмоций, – тут он запинается, сбивается, проглатывает застрявшее в горле признание, – какие переживаю всякий раз, когда смотрю на тебя. Когда прикасаюсь. Когда целую… – говорит, будто отчитывает. – Но мы не можем продолжать это. Слышишь?

Потом отталкивается от перил и бегом поднимается наверх. И уже там, хрипло, словно удушаемый собственными эмоциональными порывами, добавляет:

– Катерина, я чертовски постараюсь стать твоим другом.

Без тени иронии, без намёка на насмешку.

Хлопает дверь. Он уходит.

А я плетусь в свою комнату, где меня встречает тот самый утренний огромный букет. Карточка в нём так и манит прикоснуться. Вынимаю её и, едва пробежав взглядом, роняю на пол. На ней всего лишь одно имя – Чейз. Коротко. Без лишних слов и вложенных эмоций.

После этого, я больше никогда не задамся вопросом справедливости судьбы. Её не существует – это я поняла ясно.

Глава 11

На работу с утра я проскользнула из кухни, со стороны террасы. Обошла дом, аккуратно, прижавшись к стене, словно воришка. Выглянула из-за угла и, не обнаружив никакого движения на парковке, перелезла через декоративный забор, отделяющий задний двор от остальной территории. Прыгнула за руль своего Volkswagen (благо нашлось время выбраться до ближайшего автосервиса, и теперь машина была на ходу) и только тогда выдохнула свободно, нервно хихикнув.

Оказавшись на поле, откидываю в сторону все ненужные мысли, оставляя на лице лишь приклеенную фирменную улыбку. Мне срочно нужно увеличить продажи и поднажать на чаевые, если хочу вырваться из злополучного «семейного» дома и снять комнату. Любую. Мне всё равно, по большому счёту, где ночевать, главное – поскорее съехать.

На большой обеденный перерыв между играми отведено аж 40 минут. За это время игроки успевают принять душ и отдохнуть, конюхи – почистить и напоить поло-пони, которые, в свою очередь, во время чаккеров умудряются изрядно выбить дёрн на поле; поэтому, в таких промежутках можно увидеть прелюбопытное зрелище – зрители выходят на газон и помогают работникам вбивать куски земли с травой обратно на свое место; ну а я успеваю выпить воды и исследовать глазами персонал и членов клуба, определив кто с кем общается, дружит, встречается; а ещё – познакомиться с темнокожей Терри Рид.

Если говорить откровенно, она фактически навязала мне своё общество, подкатив ко мне свою «Trolley» и слегка облокотившись на неё, встала рядом, вопреки моему желанию и совершенно незаинтересованному взгляду. Нет, не то, чтобы я была необщительна, недальновидна и не осознавала очевидную пользу друзей в любом новом месте, скорее, меня больше насторожила её самоуверенная напористость. Но очень скоро безобидной болтливой Терри удалось всерьёз меня заинтересовать:

– Смотри, вон Чейз Бэнкс. Видишь?

– Вижу.

– Он… самый-самый! Красавчик… – Моя новая знакомая томно закатила глаза. – В него половина Карлайла влюблена, а другая половина мечтает оказаться в друзьях. Жёсткий, но справедливый. Он ещё со школы в лидерах, а когда впервые сел на Обсидиана, да ещё в форварды выбился, так вообще… вторым по популярности стал.

– Почему вторым?

– Ну так оно понятно! – хмыкнула она, как будто для всех это было очевидным. – Лидер – Хантер Хейтс. Я так сильно хочу этого парня, что готова прямо сейчас запрыгнуть на его член без подготовки и прочего.

Она усмехнулась, а я нервно сглотнула, словно стала случайной свидетельницей исполнения её мечты.

Я вопросов больше не задавала, но Терри не унималась:

– Но такие, как я, просто не проходят у него даже первый отборочный тур. Одним словом – привилегированный…

– Не думаю, что мне это интересно.

– Это хорошо, подруга, потому что, хоть ты и хорошенькая, но сучку эту… сестрицу его, не потянешь.

– Да?

– Да! – окинув меня внимательным взглядом с ног до головы, констатировала Терри, оценивающе прищёлкнув языком. – Ребекка эта – стерва редкостная. Столкнёшься, сама поймёшь.

– Ревность сестры к брату? – спрашиваю без интереса, будто я – само безразличие. – Без сексуального подтекста?

– Не скажи… Не знаю. У них там серьёзно всё вроде… – Сказано это было с осуждением. – Так поговаривают… Они вроде как вместе.

– А что родители? Придерживаются свободных нравов?

– Родителей нет. Родных. Она даже не