Когда наши запасы книг возросли, мы набрали бригады регистраторов, которые должны были посменно работать на «складе» – в подсобке нашего офиса в доме «Балер». Тесная комнатка была заполнена сидящими за компьютерными терминалами людьми, которые раздирали картонные коробки, вынимали товары и вводили данные о них в систему, а потом делили эти товары между магазинами в Гелиополисе и на Замалеке. Начались ошибки. Однажды утром, расставляя и переставляя книги в торговом зале в Гелиополисе, я пришла в бешенство, обнаружив, что книги неправильно промаркированы и что на них наклеены не те ценники. Я позвонила Шахире, которая, помимо своих обязанностей менеджера на Замалеке, также занималась обучением новичков. Высказав свое недовольство, я заявила, что вычту у регистраторов сумму за три дня. И тут же повесила трубку, чем пресекла все возможные обсуждения. Днем я зашла в магазин на Замалеке проверить полки. Убедившись, что там все нормально, я села за столик в кафе и стала работать за компьютером, параллельно приглядывая за потоком посетителей. Тут ко мне подошла Шахира.

– Мне кажется, не следует финансово наказывать работников за небольшие ошибки. Это неудачная стратегия управления. Она порождает культуру страха, а не лояльности и креативности.

– Хочешь нянчиться с ними – дело твое. Но я сразу бью по больному месту, – сказала я, не глядя на нее.

Она села напротив меня.

– Завтра никто из операторов не выйдет на смену.

– Что, мои дисциплинарные меры их распугали? – спросила я, по-прежнему не поднимая на нее глаз.

– Нет. Я запланировала выездное мероприятие.

Я отнеслась к этой новости скептически. Я знала, что она читает книжки по самосовершенствованию и верит в силу тимбилдинга и ролевых игр, но это уже точно ни в какие ворота не лезло. Я также знала, что она вечно действует сообща с Нихал.

– Как хочешь, но зарплату я им все равно урежу. Все, будь добра, отвали и займись чем-нибудь полезным.

На следующий день, когда я курила на улице у офиса в нашем анклаве курильщиков, ко мне неторопливо подошел Амир. Он сунул сигарету в рот, и я протянула ему свою зажигалку.

– Подозреваю, эта поездка не ваша идея, – ухмыльнулся он.

– Обожаю тебя, Амир, за то, что ты любишь посплетничать.

– А вы, устаза, гибкий диктатор. Велеть работникам явиться в джинсах, кроссовках и с бутылкой воды, а потом повезти их на природу, чтобы они могли играть в игры и общаться друг с другом, – это не ваш стиль. Но вы не стали останавливать Шахиру. Вы разрешили ей сделать по-своему.

– Когда я шла в бизнес, я не подозревала, что мне придется быть мамочкой для стольких детишек.

– Вы им не мамочка. Все намного хуже: вы их няня.

– Вот поэтому я предпочитаю быть фараоном и щелкать кнутом, – пошутила я, затушив сигарету о тротуар. – А дарить им материнскую любовь и решать их проблемы – это дело Шахиры.

– Ее методы эффективны, но ваши эффективнее. С мужчинами нужно обращаться как с мужчинами, особенно если начальник у них женщина.

Мужчины-подчиненные и женщины-начальницы – ох! Не далее как в середине 1950-х годов, когда на фоне Суэцкого кризиса накалились страсти между Египтом и Британией, Насер в одном из своих скандальных телевыступлений призвал британцев следить за своими манерами. Спровоцировала его ярость программа на BBC, где его назвали собакой. И как он на это ответил? Напомнил о некогда красовавшемся на стенах Каира и Порт-Саида граффити, целью которого было оскорбить британцев, поразив их империю в самое сердце. Надпись, которая в свое время вызвала у британцев волну возмущения, гласила: «У вас даже король – баба». И шестьдесят пять лет спустя египетские мужчины по-прежнему считали это крайне удачной колкостью. Шестьдесят пять лет спустя мужское сознание все еще не было способно принять женщину у власти.

Египетские мужчины в возрасте от двадцати до сорока, проработавшие на меня по несколько лет, с трудом выносили мое управление. Моя непослушная курчавая грива однозначно указывала на то, что я не ношу платок, а также намекала на мой непокорный нрав. Мой громкий голос также противоречил представлениям о женской скромности. Работники уважали меня, но им никак не удавалось примирить мой образ с той моделью женского благочестия, к которой их приучили. Их уважение по большей части держалось на экономической зависимости: как одна из основательниц Diwan, я платила им зарплаты. Но был в нем и личностный аспект. Я никогда не говорила сотрудникам, что они работают на меня. Напротив, я всегда подчеркивала, что они работают со мной, – хотя, как было сказано выше, вела себя при этом весьма стервозно. Я знала, что между мной и моими работниками-мужчинами пролегает пропасть непонимания. Мы были родом из двух разных Египтов. Они были деревенскими парнями, приехавшими в город в поисках работы, – я была городской девочкой, родившейся и воспитанной в Каире. Они в большинстве своем были мусульманами – в моей семье сосуществовали разные религии. Они учились в государственных школах – мне посчастливилось учиться в частной школе, за которую мои родители платили в иностранной валюте, а потом еще получить высшее образование и ученую степень. Моя бесстыдная уверенность в себе выбивала их из колеи.

Они не понимали, как реагировать на распоряжения женщины, потому что из всех женщин знали только своих матерей, которые души в них не чаяли, и жен, которые им повиновались. В Нихал они видели нежную мать, которой им было приятно угодить. Она интересовалась их проблемами и пыталась помочь их сестрам, братьям и кузенам устроиться на работу в Diwan или другие компании, которыми управляли наши друзья. Diwan стала семейным предприятием. У большинства сотрудников были кровные родственники в нашем штате. Кузен Самира работал охранником филиала в Гелиополисе, а у Аббаса, водителя Хинд, по всей компании были разбросаны аж четыре двоюродных брата: в обоих магазинах, в офисе и на складе при нем. До того как стать водителем Хинд, Аббас работал поваром у Нихал. Она все еще бредит его пастой бешамель. Двоюродная сестра Нихал Нихая, эксцентричная, с железной волей, работавшая экскурсоводом с немецкими туристами, стала закупать для нас мультимедиа и канцелярские товары. Нихая была давней подругой Шахиры. Как и в большинстве семей, у нас плохо хранились секреты, а сплетни распространялись со скоростью света. Когда кто-нибудь из работников заболевал и государственной медицинской помощи ему было недостаточно, Нихал обращалась к друзьям и знакомым, чтобы те посоветовали частных врачей. Если ситуация оказывалась тяжелой, она предлагала, чтобы мы, владелицы магазина, разделили между собой оплату медицинской помощи. Когда Diwan была еще относительно маленькой, мы закрывали магазин на один вечер в году (все остальные вечера мы работали) и забирали всех работников на ифтар – трапезу по завершении Рамадана, на которую обычно приглашают родных и друзей. Мы никогда не записывали это в расходы компании, потому что считали это своим долгом, а работников воспринимали как продолжение своей семьи.

Нихал наши мужчины любили, но вот Хинд вызывала у них смешанные чувства. Ее молчаливость внушала им тревогу – особенно из-за того, что сочеталась она с пронзительным ястребиным взглядом и слухами о скорой расправе, которая постигнет всех, кто перешел ей дорогу. И ее строгость выглядела особенно подчеркнуто на фоне веселья и юмора, которые излучал ее помощник Амир. Каждый раз, когда Хинд требовалось покинуть по делам наш офис в доме «Балер», Амир ехал с ней. Он сглаживал все острые углы; приводил в исполнение все ее решения, принятые во время вылазок в магазины, где она регулярно проверяла отделы арабской литературы; следил, чтобы консультанты досконально изучили написанные ею методики представления читателям арабских новинок, и встречался с издателями, чтобы поговорить об успехах в продвижении их книг и обсудить скидки и кредитные условия. Несмотря на сдержанную манеру поведения, Хинд покоряла своей скромностью и вежливостью. Она привставала, чтобы пожать руку клиенту или сотруднику. И всегда представлялась как Хинд, игнорируя этап формального знакомства и с порога отбрасывая все титулы и регалии, что в нашем классовом обществе было совершенно немыслимо.