Даже небо потемнело. Люди бились друг с другом, сыпалипроклятиями и падали в общее месиво. Яростный дождь из черепицы ударил и постарой графине. Она поскользнулась, потеряв равновесие, и, перелетев черезсплетение копошащихся тел, рухнула прямо на камни. Двое сыновей Деборыприжались друг к другу, когда на них хлынул ливень черепичных обломков сцерковного фасада. Кретьен согнулся, точно деревце под градом. Удар лишил егосознания, и он упал на колени. Теперь обрушились и сами зрительские скамьи,потянув с собою вниз не только сыновей Деборы, но и еще двадцать или болеечеловек, все еще пытающихся выбраться.

Насколько я мог видеть, все стражники сбежали с площади.Священник тоже скрылся. А моя Дебора, пятясь, отступила в тень, хотя ее глазабыли по-прежнему обращены к небу.

– Я вижу тебя, Лэшер! – кричала она. – Мойсильный и прекрасный Лэшер!

С этими словами она скрылась во тьме нефа.

Я оторвался от окна, сбежал вниз по лестнице, прямо всумятицу, царящую на площади. Не могу сказать тебе, что творилось у меня вмозгу. Мною владела мысль, что я могу добраться до Деборы и, воспользовавшисьпаникой, вызволить ее.

Но когда я пересекал открытое пространство, один из падавшихкусков черепицы задел мое плечо, а другой ударил в левую руку. Деборы не быловидно. Только церковные двери, невзирая на их громадную тяжесть, качались наветру.

Оконные ставни ломались и тоже падали на обезумевших людей,которые были не в состоянии добраться до узких улочек. Возле каждой арки икрыльца лежали груды тел. Старая графиня глядела мертвыми, невидящими глазамивверх, а люди бежали, переступая через нее. Возле обломков зрительских скамееклежало скрюченное тело маленького Кретьена – мальчик не подавал признаков жизни.

Его брат Филипп полз на коленях в поисках укрытия. У негобыла сломана нога. В это время сверху упала деревянная ставня, ударив его пошее и сломав ее. Филипп рухнул замертво.

Неподалеку от меня кто-то, прижимаясь к стене, закричал:

– Графиня! – и указал вверх.

Дебора стояла на перилах церковной балюстрады, куда онауспела подняться. Рискованно балансируя, она вновь протянула руки к небесам иобратилась к своему духу. Но среди завываний ветра, стонов раненых, грохотападающей черепицы, камней и обломков дерева я не надеялся расслышать ее слова.

Я бросился к церкви и, оказавшись внутри, стал лихорадочноискать ступени. Инквизитор Лувье тоже искал их и нашел раньше меня. Онстремился наверх.

Я неотступно бежал вслед за ним, видя у себя над головойполы его черной сутаны и слыша стук его каблуков. Ох, Стефан, если бы у менябыл кинжал… Но кинжала у меня не было.

Когда мы достигли крыши, он рванулся вперед, и я увидел, какхуденькое тело Деборы падает вниз. Подбежав к краю, я взглянул на царившийвнизу хаос… Дебора лежала неподвижно, разбившись о камни. Ее лицо было обращеновверх, одна рука подпирала голову, другая безжизненно лежала на груди. Глаза еебыли закрыты, словно она спала.

Увидев ее, Лувье выругался и закричал:

– Сожгите ее, тащите ее тело на костер.

Но напра сно: отсюда его никто не слышал. Он оцепенелообернулся, намереваясь, видимо, спуститься вниз и руководить сожжением, и тутувидел меня.

На лице инквизитора застыло выражение недоумения ибеспомощности, когда я, ни секунды не колеблясь, изо всех сил толкнул его вгрудь, чтобы он, качнувшись назад, свалился с крыши вниз.

Этого, Стефан, никто не видел. Мы находились в самой высокойточке Монклева. Никакая иная крыша не достигала высоты крыши собора. Даже состороны замка эта часть не просматривалась, а находившиеся внизу и подавно немогли видеть меня, поскольку, нанося удар, я был заслонен телом самого Лувье.

Так или иначе, меня никто не видел.

Я немедленно отошел от края крыши и, убедившись, что большеникто не подымался вслед за мной наверх, спустился по ступеням и покинул собор.Неподалеку от входа лежал сброшенный мною Лувье. Как и Дебора, инквизитор былмертв. Его череп был разбит, оттуда текла кровь. Глаза инквизитора были открыты,а на лице застыло то тупое и глупое выражение, которого почти никогда неувидишь на лицах живых людей.

Не берусь сказать, сколько продолжалась эта заваруха, но,когда я достиг церковных дверей, она начинала стихать. Может, все длилось неболее четверти часа – ровно столько, сколько это чудовище Лувье отмерил Деборедля смерти на костре.

Стоя в тени церковного входа, я видел, как площадь наконецопустела. Последние уцелевшие жители карабкались, перелезая через телапогибших, которые теперь запрудили боковые улицы. Я видел, что становитсясветлее. Буря проходила. Я молча стоял, глядя на тело моей Деборы, и видел, кактеперь у нее изо рта льется кровь и ее белая одежда покрывается краснымипятнами.

Прошло немало времени, прежде чем на площади появилось множестволюдей, осматривающих тела погибших и раненых, которые стонали и молили опомощи. Раненых подбирали и уносили. Хозяин постоялого двора вместе с сыномвыбежали наружу и склонились над телом Лувье.

Хозяйский сын увидел меня, подошел и с громадным волнениемсообщил, что приходский священник и мэр погибли. Вид у парня был дикий, словноон не мог поверить, что остался в живых и своими глазами видел случившееся.

– Я же говорил вам, что она была великойведьмой, – прошептал он.

Стоя и глядя на тело Деборы, мы увидели, как на площадипоявились вооруженные стражники, поцарапанные и с очумелыми лицами. Имикомандовал молодой церковник с кровоточащим лбом. Они со страхом подняли телоДеборы, постоянно озираясь вокруг, словно боялись, что буря разразится вновь. Ноэтого не случилось. Они понесли ее тело к костру. Когда они поднимались полестнице, прислоненной к столбу, дрова и уголь начали рассыпаться и падать.Стражники осторожно положили тело Деборы и поспешно скрылись.

Когда молодой церковник, лоб которого все еще сочилсякровью, зажег факелы, появились другие люди, и вскоре костер стал разгораться.Молодой церковник стоял совсем близко, наблюдая, как горят дрова, затемотступил назад и, закачавшись, упал в обморок либо замертво.

Надеюсь, что замертво.

Я снова двинулся к лестнице, ведущей наверх. Я поднялся нацерковную крышу. Оттуда я глядел на тело моей Деборы, мертвое, неподвижное,неподвластное любой боли, и видел, как его поглощает пламя. Я смотрел на крышидомов, сделавшихся пятнистыми из-за сорванной черепицы. Я думал о душе Деборы:поднялась ли она уже на небеса?