– Вы знаете, Эрон, это и есть та темноволосая женщина! Этоона. А изумруд – должно быть, это тот самый камень, который я видел. Могупоклясться, что я знаю Дебору. Это наверняка она приходила ко мне, и у нее нашее висел изумруд. И Лэшер… это его имя я произнес, когда открыл глаза на яхте.

– Вы действительно это помните?

– Нет, но я уверен. И еще…

– Майкл, постарайтесь воздержаться от истолкований ианализа. Продолжайте чтение. У вас не слишком много времени.

– Мне нужны ручка и бумага, чтобы делать заметки.

– На самом деле вам нужна записная книжка, куда вы сможетезаписывать все ваши мысли и все, что вспомните относительно ваших видений.

– Верно. Жаль, что до сих пор я до этого не додумался.

– Вам принесут записную книжку. Разрешите дать одинсовет: когда вам захочется что-то отметить, делайте это в виде свободныхдневниковых записей. Но прошу вас, продолжайте чтение. Вскоре вам принесут ещекофе. Если что-либо понадобится, звоните.

– Пока достаточно. Эрон, здесь так много всего…

– Понимаю, Майкл. Постарайтесь оставаться спокойным.Просто читайте.

Майкл повесил трубку, закурил сигарету, выпил еще немногоостывшего кофе и уперся глазами в обложку второй папки.

Едва раздался стук, он подошел к двери.

На пороге стояла та самая миловидная женщина, которую онвстретил в коридоре. Она принесла свежий кофе, несколько ручек и добротнуюзаписную книжку в кожаном переплете, листы который были ослепительно белыми иразлинованными. Женщина поставила поднос на письменный стол, забрала пустойкофейник и тихо ушла.

Майкл вновь остался один. Он налил себе чашку свежегочерного кофе, сразу же открыл записную книжку, поставил дату и сделал первуюзапись:

«Прочитав первую папку, я понял, что Дебора и есть та самаяженщина, которая являлась мне в видениях. Я знаю ее. Я знаю ее лицо и еехарактер. Если постараюсь, я способен услышать ее голос.

У меня есть веские основания предполагать, что слово,которое я произнес после того, как Роуан привела меня в чувство, было «Лэшер».Но Эрон прав. На самом деле я этого не помню. Я это просто знаю.

Разумеется, сила моих рук связана со всей этой историей. Нокакого использования этой силы от меня ждут? Явно не касания руками всегоподряд, что я делал до сих пор. Мне нужно коснуться чего-то особого…

Сейчас еще слишком рано делать какие-либо выводы…»

«Если бы я мог потрогать что-либо из вещей, принадлежавшихДеборе, – подумал Майкл. – Но от нее ничего не осталось, иначе Эрон,конечно, послал бы за ними». Майкл внимательно рассмотрел фотокопии писемПетира ван Абеля. Но это были всего лишь фотокопии, бесполезные для егочувствительных рук.

Майкл задумался, если, конечно, хаос в его голове можно былоназвать мышлением, а потом набросал в книжке рисунок кулона, поместив в центрепрямоугольный изумруд, добавив оправу и золотую цепь. Он нарисовал это так, какделал архитектурные наброски: четкими, прямыми линиями с легкой растушевкойдеталей.

Майкл осмотрел сделанный набросок, нервно перебирая пальцамилевой руки свои волосы, затем сжал пальцы в кулак и опустил руку на стол.Рисунок ему не понравился, и Майкл уже было намеревался зачиркать изображениекулона, но затем он раскрыл вторую папку и начал читать.

Дорогой Стефан!

Теперь я нахожусь в Марселе. Путешествие из Монклева сюдазаняло несколько дней, в течение которых я отдохнул в Сен-Реми и оттудадвинулся совсем неспешно по причине моего поврежденного плеча и израненнойдуши.

Я уже получил деньги от нашего здешнего агента и отправлюэто письмо не позднее чем через час после его написания. Так что ты получишьего вслед за предыдущим, которое я отослал вчерашним вечером, прибыв сюда.

Сердце мое болит, Стефан. Удобства здешней большой ипристойной гостиницы почти ничего не значат для меня, хотя я рад оказатьсяпосле провинциальных городишек в большом городе, где я не могу не чувствоватьпокоя и относительной безопасности.

Если в Марселе и стало известно о событиях в Монклеве, япока об этом не слышал. И поскольку при подъезде к Сен-Реми я сменил моецерковное одеяние на наряд голландского состоятельного путешественника, то недумаю, что кому-нибудь придет в голову расспрашивать о тех событиях,случившихся далеко отсюда. С какой стати мне знать о них?

Я вновь пишу, дабы не только отправить тебе отчет, чтообязан делать, но и избегнуть помешательства. Итак, продолжаю свое повествование.

Казнь Деборы начиналась так, как многие подобные казни. Едвавзошло солнце, на площади, у дверей собора Сен-Мишель собрался весь город.Виноторговцы спешили заработать. Старая графиня, одетая в черное, появилась сдвумя дрожащими внуками. Оба мальчика были темноволосыми и смуглолицыми. На нихлежала печать испанской крови, но рост и тонкость костей были унаследованы имиот матери. Дети были сильно испуганы, когда их вели на самый верх скамеек длязрителей, находящихся возле тюрьмы и обращенных прямо к костру.

Мне показалось, что младший, Кретьен, начал плакать ицепляться за свою бабушку. В толпе пронеслись возгласы: «Кретьен! Посмотрите наКретьена!» Когда мальчик садился на скамью, у него дрожали губы. Но его старшийбрат Филипп выказывал лишь страх и, возможно, ненависть к тому, что происходиловокруг. Старая графиня обняла и успокаивала обоих детей. С другой стороны отнее расположились графиня де Шамийяр и инквизитор отец Лувье с двумя молодымицерковниками в красивых сутанах.

Еще четыре духовных лица, насколько мне известно, нездешние,также заняли самые верхние места на скамьях. Внизу стояла небольшая группавооруженных людей. Судя по всему, они представляли собой местную власть.

Остальные важные персоны, точнее, изрядное количество тех,кто считал себя очень важными, проворно заполнили остающиеся верхние места.Едва ли было хоть одно окно, которое не открылось заблаговременно и в которомне торчали любопытные лица. Те же, кто стоял на ногах, теснились в такойблизости от костра, что я невольно задумался о том, сумеют ли они избежатьожогов.

Из глубины толпы вынырнул небольшой вооруженный отряд,несший лестницу. Ее положили напротив костра. Малыш Кретьен, увидав это, сновав страхе повернулся к бабушке, трясясь всем телом, тогда как Филипп сиделнеподвижно.