— Месье, вы меня этим премного обяжете. Конечно, я хотела бы на него взглянуть, если только это удобно.

В её тоне не чувствовалось ни малейшего нетерпения. Как хорошо воспитанная дама, она проявила к ожерелью лишь слабый интерес. Когда ювелир открыл футляр и ожерелье во всём блеске предстало перед её глазами, графиня всё же не могла сдержаться и дала волю искреннему своему восхищению.

— Ах, какое превосходное произведение искусства! — задыхаясь от восторга, воскликнула она. — Я плохо разбираюсь в бриллиантах и не большая любительница драгоценных камней, кроме жемчуга. Но несомненно, это — великолепное ожерелье, хотя на мой вкус, в нём слишком много камней.

— Но не на вкус королевы, надеюсь?

— Вы правы, месье. А теперь мне пора. Скоро увидимся. Его преосвященство всё расскажет вам обо мне, и я ни в коей мере не собираюсь винить вас за вполне оправданную предосторожность. Напротив, я вас к ней призываю, особенно, когда возникнет вопрос о заключении сделки.

— Да, я тоже надеюсь на скорую встречу, мадам. Чем раньше, тем лучше. Ещё раз смиренно благодарю вас за визит и прошу заверить её величество в моей непоколебимой верности и преданности. Мне потребуется время, чтобы выработать условия.

— Прекрасно, месье. Я понимаю.

Оставив своё сокровище на короткое время без присмотра, он проводил графиню к карете и постоял у дома, покуда та не скрылась за поворотом.

Поднявшись к себе, старик спрятал ожерелье в надёжном месте. В его сердце возникла слабая надежда, как одинокий солнечный луч в дождливый день.

После этого ювелир отправил кардиналу письменную просьбу о встрече.

Он подумал, что сделает какое-нибудь красивое украшение из жемчуга и непременно преподнесёт его, как только сделка будет завершена, очаровательной посланнице.

Она, конечно, не откажется от такого подарка.

Через несколько дней Жанна приехала к кардиналу. Он сидел как на иголках, ожидая её. Она была в том же потрясающем наряде, который ослепил старика Бёмера, в лихо сдвинутой на одно ухо шляпе с широкими полями, украшенными страусовыми перьями. — Подарок королевы, — объяснила она де Рогану. — Этот шедевр вышел из рук знаменитой мастерицы, мадемуазель Бертен. — Жанна была весела, в отличном настроении, и оно чувствовалось даже в шуршавших складках шёлкового платья, в постукивании каблучков туфель. Глаза её горели от удовольствия.

— Отличные новости, ваше высочество! Отличные! Но прежде хочу послушать вас. К вам приходил Бёмер?

— В тот же день. Естественно, я заверил его в вашей дружбе с королевой, и он ушёл очень довольный, призывая божие благословение на вашу головку. Бёмер, по-моему, на седьмом небе и помолодел этак лет на двадцать. Его благодарность была похожа на нескончаемую песню.

— Ну, он явно переборщил. Я такого не заслуживаю. Ведь я всего лишь ваш посредник. Между двумя его благодетелями — королевой и вашей светлостью.

Жанне очень нравилось это словечко — «посредник». Она видела, как засияли глаза, слышала в голосе кардинала нотки подавляемого нетерпения и умело играла на его слабостях.

— После того, как вы раскаялись в допущенных ошибках и обещали очень скоро исправиться; что я вам советовала, всё пошло, можно сказать, как по маслу. Я передала ваше послание в руки королевы, сама отошла к окну. Но должна признаться, что ради вас, мой друг, я подглядывала через щёлочку в шторе. — Кардинал, задыхаясь, схватил её руку и поднёс к губам. — И увидела, как её обычно высокомерное лицо — ну вы знаете — вдруг стало стремительно меняться, стало мягким, нежным, её обычно надменные губы задрожали, и наконец я увидела, как две слезинки упали на бумагу!

— Нет, не могу этому поверить! — воскликнул в восторге кардинал. — Неужели мои слова могли до такой степени её растрогать? Если...

Графиня перебила его.

— Монсеньор, я сказала её величеству, что мы должны с величайшей осторожностью относиться к любым письмам, к любым запискам, и я умоляла её вернуть мне ваше письмо после того, как она его прочитала, чтобы я сама, собственноручно, могла бы его уничтожить. Она колебалась, не зная, как ей поступить. Почему? Не могу вам сказать. Но наконец она решилась и вложила мне его в руку. И я, как и обещала, предам его огню. Но прежде, ваше высочество, поглядите сюда!

Она протянула ему листок, на котором сохранился след от двух слезинок. Боже, как трогательно! Такие крошечные, маленькие доказательства любви. Де Роган, выхватив листок, покрыл его страстными поцелуями.

— Уничтожить! Да что вы! Ни за что на свете! Я заберу его с собой в могилу. Это лишь написанные мной слова... Никто по ним ни о чём не догадается, как вы считаете?

— Ваше высочество — строго сказала графиня, — я ведь обещала. Ни один человек, даже вы, не в силах заставить меня нарушить данное слово. Моё обещание твёрдо. Оно для меня — свято. Не забывайте, я — Валуа и обязана оставаться верной своему слову. И вы должны мне подчиняться, покуда наше дело не увенчается успехом.

Он неохотно вернул ей письмо. Она зажгла тонкую восковую свечку на бюро, подожгла кончик бумаги и долго наблюдала за пламенем. Потом с улыбкой повернулась к нему.

— Я конечно, опечалила вас, но это только к лучшему. Взгляните-ка сюда. — Из складок платья графиня извлекла зашитую шёлковую сумочку с парчовой отделкой, а из футлярчика из слоновой кости — маленькие ножнички, украшенные двумя большими жемчужинами. Она тщательно разрезала нитки и вытащила сложенный лист бумаги.

— Вот, прочтите, мой друг, только не умирайте от радости!

Кардинал дрожащими руками развернул листок. Давным-давно, в те радостные для него времена, он хорошо знал эти листочки с золотым обрезом. Он видел их в Вене, когда принцесса писала своей матери-императрице, видел в руках людей во дворце, знал её почерк, хотя лично ему она никогда не написала ни строчки. Да, это письмо от неё, от королевы. Короткое, разумеется, но иначе и быть не могло.

Жанна с самым серьёзным видом продолжала: — Как она поначалу боролась с собой, всё время: «Я должна написать, должна ответить на такое трогательное, такое милое письмецо». А потом вдруг: «Нет, нет, я не могу. Он всё поймёт». Я хранила молчание, зная, что лучше всего ей не мешать, пусть решает сама. Королева не услышала от меня ни слова! Наконец она схватила перо и написала. Но что написала, я не знаю.

Он молча, жадно его прочитал, вглядываясь в каждое слово. Потом сказал сдавленным голосом:

— Её величество меня прощает. Вселяет надежду. Какое оно робкое, словно написано скромной девочкой, но в нём чувствуются и королевские нотки. Подписано её именем. Ах, Жанна, как мне отблагодарить вас за то, что вы сделали для меня? Вы вернули мне надежду, благодаря вам ко мне спустился сонм ангелов. Можете располагать мной как хотите. Можете приказывать, и я стану повиноваться. Чем я могу быть вам полезен? Чем могу вам услужить?