от шкуры над печкой, внутренний блеск которой был похож на церковный лоск епитрахили.

– Ну что, готовы помолиться? – спросил всех Федор.

Руднев вышел. Через какое-то время за ним вышел старик.

– И чего с ей? – спросил дед. – Вроде как шевелится, а?

– Готовьтесь, – ответил ему Илья.

Старик агакнул.

– Курить нету? – постучал двумя пальцами по губам.

К пальцам его темным прилип клочок газеты.

– Я не курю.

– Да и я уж давно…

– Дедушка, вы в Париже не бывали?

Старик поглядел на Руднева, как на дурного. Илья отмахнулся, слез с крыльца.

– Я пройдусь?

– Пройдись, чего мне…

Илья вышел из калитки, завернул за угол и направился ко двору, где чернели останки сгоревшего дома. Он слышал, что старик идет следом, но шага не сбавлял.

Дед догнал, когда Руднев осматривал пепелище.

– А как вы на зайцев охотитесь?

– Я не охочусь, – ответил старик. – Мне не угнаться, и собаки давно нет.

– А как же?

– Капкан.

– Все равно же охота.

– Да это ж разве охота? Это лов. Так, чтоб самому не заржаветь, ну да на жрачку немного.

– А шкуры зачем?

– К спине их хорошо. Обмоташься, и вроде как отпустит.

– И много у вас капканов?

– Да ну…

– А другие охотятся? – не отставал Илья.

– Неа. Раньше ходили. Теперь угодьев нету, местные постарели.

– А летом?

– Летом за черникой ходют. Грибы берут. Но то летом. Сейчас лес пустой.

– А кто-нибудь может в лесу жить? – спросил Руднев и заглянул старику в глаза.

Старик сощурился. Вздохнул со слюной.

– Да кто? Кто-о-о?! – крикнул он. – О-о-о, придумал. Кому надо?

И так посмотрел, что Илья опять почувствовал себя дурачком. Мотнул головой.

– Ладно, – сказал он и пошел на пепелище.

Старик посмотрел, как Руднев ходит по горелой земле, как пинает ногами головешки, и пошел к своей избе. А Илья так и остался там, где когда-то стоял дом Кости и его сестер, в чем он был теперь бесповоротно уверен. Для этого ему не нужны были доказательства, оттого Рудневу еще страннее было топтаться здесь. Что хотел он отыскать в золе? Зачем вернулся? Он знал только, что должен здесь быть. Должен и Косте, и себе. Не найдя ничего, кроме дюжины жирных гвоздей, ржавых и похожих на засохших червей, Илья вернулся на дорогу. Почерневшие ботинки он как мог вычистил в траве.

Руднев вернулся в дом, где Федор колдовал над Катериной, сел у входа, чтоб не мешать. Он снова чувствовал волны сомнений и усталости. Волны омывали и точили тот странный замок, который выстроил Илья. Замок из воспоминаний, из видений, из страхов. «Вот она реальность, – думал Руднев, – старуха кончается обычно и тихо, вот ее муж, которому тоже недолго ходить по земле, вот поп колдует над помирающей. А на другой чаше – призраки, сгоревший дом. Все это сны! Верно, пожалуй, простые сны». «Мне надо больше спать без снов и меньше пить. Меньше думать о всяком», – говорил себе Руднев.

В сумраке комнаты Илья видел белые простыни и белые ленты на шее Федора. Рука священнослужителя с кисточкой, тоже белой, взлетала и точно садилась на лоб, на грудь Катерины. Икона мерцала за лампадкой.

– Ну все, – сказал Федор.

– Все?

– Мы закончили.

Он убрал в сумку пузырек с елеем. Катерина легла. Руки ее дрожали и поблескивали масляными чешуйками. Она устала. Она растворилась в простынях.

– Спасибо, батюшка, – сказала Катерина, совсем слабая. – Вы еще навестите?

– Навещу, – обещал Федор и гладил ее косточки.

И она приподнималась и спрашивала опять. И он отвечал ей. Повторял свой ответ наперед. Говорил, как заклинание, что вернется. Но потом увидел, что старушка спокойна и думает уже о другом, и попрощался.

А Руднев смотрел на старика и думал, что нужно быть похожим на него. На его большое и чистое «О». Есть же у него внутри то, от чего он не отступит, что всегда вернет ему ясность ума. Это не дремучесть, а сила простого человека. «Да, он прочный», – думал Илья. И ему хотелось быть таким, прочным и простым, лишенным всяких сомнений. Сажа на ногах Руднева превратилась в грязь, и ему стало неудобно, что он наследил в доме.

Старик вышел провожать. Он был словно весел. Наверно, верил, что обряд даст его жене сил прожить дольше, прожить легче. Так сказал ему Федор, и он верил.

– Заедем на кладбище? – спросил Илья, заведя мотор.

– У тебя здесь кто-то лежит?

– Да, – ответил он.

– Родственники?..

– Какая разница? Ты торопишься?

Руднев выкрутил руль и с пылью развернулся.

– Вообще-то я правда тороплюсь, но раз тебе надо.

Через пару минут машина встала у кладбища.

– Иди, – сказал Федор. – Я догоню, мне тут надо.

Он задрал подол подрясника, а Руднев стал подниматься по пригорку. Лысая подошва проскальзывала по влажной глине, тогда он сошел с тропинки и взбирался по траве. Федор закончил отливать и тоже начал подъем.

– Осторожней, – сказал ему Илья. – Очень скользко.

На холме они быстро отыскали свежую могилу. Крест был покрыт бурой морилкой и отличался от прочих светлых деревенских крестов. На могиле стояли увядшие цветы, три небольших сентябрьских букета в обрезанной пластиковой бутылке. На кресте – дощечка с выжженными именами.

– Кто это? – спросил Федор.

Илья приблизился к кресту и указал на второе мужское имя.

– Это тот мальчик, о котором я тебе недавно рассказывал.

– Константин… – прочитал Федор. – Я не помню, Илюш.

– Его привезли к нам в реанимацию. Он очень похож на Ваню.

– Он все-таки умер?

– Нет, он жив и чувствует себя вполне неплохо.

– Тогда почему его имя на кресте?

– Все считают, что он сгорел вон в том доме. А тут, смотри, ниже выжжены имена его сестер. Но их трупы тоже не нашли.

– Ты уверен, что это тот же мальчик?

– Да, – ответил Илья себе. Это короткое «да» вмиг стало ему догмой, истиной, точкой опоры.

– Господи, помилуй! И все они живы?!

– Что с девочками, я не знаю. Но в этой могиле, кроме их отца, никого нет.

Федор потоптался на месте, держась за бороду.

– Ты сообщил куда-нибудь?

– Куда-нибудь сообщил. Только никто-нибудь не хочет ничего слушать. Пока личность Кости не будет установлена, полиция не поднимет закрытое дело.

Борода в кулаке заходила из стороны в сторону.

– Но ведь нужно что-то делать… Не могут же дети так просто исчезнуть? Но что мы можем? Где искать? – стал размышлять Федор. – Бог милостив. Если живы, они найдутся… Бог милостив, – поспешил договорить он.

Бог милостив. Бог милостив. Руднев отошел, потом вернулся. А Федор все смотрел на него и уже жалел, что сказал