Оттолкнувшись от стены, иду следом за хозяином этого дома.

Он стоит у окна, спиной ко мне, солнечный свет окутывает его фигуру. Странная игра светлого с темным завораживает. Но у меня нет времени полюбоваться ею, нет, потому что, если я этого не сделаю, уже не решусь.

Всё.

Всё, хватит.

Хватит хвататься за соломенный мост.

Он прав, я все знала еще тогда, в кабинете, когда он озвучивал условия сделки. И он ошибается, я очень внимательно его слушала, впитала каждое условие кожей. Мои вопросы, то, что он принял за провокацию, – это другое…

Совершенно другое.

Но я запрещаю себе сейчас думать об этом.

Не оборачивается, хотя и слышит мои шаги, понимает, что я не ушла. Я бы предпочла сейчас обойтись без слов – сейчас с ними так же сложно, как и с тем, что я собираюсь сделать. Но Тимур довольно высокий, и без его помощи у меня ничего не получится.

– Если ты все еще хочешь массаж, – говорю, остановившись у него за спиной, – тебе придется куда-нибудь сесть.

Заметив массивное кресло, подхожу к нему и начинаю деловито осматривать. Не то чтобы я сильно разбиралась в мебели, тем более в той, которая лучше всего подойдет для массажа, но к дивану приближаться не хочется.

Да, лучше кресло.

Бросаю взгляд на Тимура, а он… стоит, изучает меня как-то задумчиво.

– Может, присядешь?

Немного злит его неожиданная медлительность. Не так-то просто было решиться, а он…

Но нет, садится.

Облегченно выдыхаю: ну вот, первый шаг сделан. Дальше будет чуть проще. Сейчас, я только настроюсь.

– Отгадай загадку, – предлагает он вдруг. – С учетом, что помассировать себе только шею я мог бы и сам, а значит, мне нужен более детальный массаж, где разместишься ты?

Меня обдает удушливой волной, когда я понимаю, что загнала себя в тупик. Кресло с высокой спинкой, удобно подобраться сбоку тоже не выйдет, и единственный вариант – разместиться у него на коленях.

Он выжидает несколько секунд, пока я это пойму, а потом коротко роняет:

– Подойди ко мне.

Он говорит спокойно, в полной уверенности, что я подчинюсь. И он прав. Возможность уйти я уже упустила.

Приближаюсь к креслу Тимура. Останавливаюсь за шаг, потому что ближе не подойти.

Он расставляет ноги шире, откидывается на спинку кресла, изучает меня, а потом следует новое распоряжение:

– Расстегни рубашку.

Щеки горят огнем, когда я делаю последний шаг и становлюсь между его ногами. Не думая о том, что делаю, тянусь к пуговицам его рубашки и начинаю расстегивать – руки непослушные, пуговицы сразу не поддаются.

Никогда не думала, что это так тяжело – кого-нибудь раздевать. Может быть, если бы он не смотрел на меня, если бы его взгляд не блуждал по моему лицу, было бы проще.

Я знаю, что он видит, как пылают мои щеки. Знаю, что видит, как дрожат мои руки. Знаю, что слышит, как громко я сглатываю, когда первые пуговицы сдаются, а за ними легко идут и другие.

Прикусываю губу: расстегивать все? Чтобы достать до последних, приходится потянуть за рубашку, а так как она не поддается, найти точку опоры. Подняв колено, я упираюсь в кресло.

Ну вот, дело сделано.

Не решаюсь взглянуть на него, поэтому скольжу взглядом по его телу. Широкие плечи, гладкая грудь, отчетливо виден пресс, загорелая кожа. Такое ощущение, что большинство времени он проводит не в офисе и не в делах компании, а где-нибудь на курорте и в тренажерном зале.

– Дальше тоже подсказывать? – слышится голос Тимура, когда я останавливаюсь.

Наверное, хорошо, что он говорит вот так, отстраненно. Так мне легче отключить эмоции и прикоснуться к его плечам.

Пытаюсь вспомнить хоть что-то из того, что с моим телом делала массажистка, но получается слабо. Это первый мужчина после мужа, к которому я прикасаюсь вот так. Поэтому движения выходят нервными, бестолковыми. И неудивительно, бестолково – это ведь про меня.

Вожу ладонями по его плечам, пытаюсь надавливать на какие-то точки и, видимо, слишком усердствую, потому что Тимур снова командует:

– Нежнее.

Легко ему говорить.

Впрочем, я делаю так, как он хочет. Теперь едва прикасаюсь пальцами к его коже.

Тяжелый вздох заставляет остановиться. Понимаю, что снова делаю все не так. Но мне нужно время, чтобы привыкнуть, настроиться, мысленно отстраниться.

Но, видимо, именно этого он и не хочет мне позволять.

Потому что я чувствую, как его рука приподнимает подол платья и начинает ползти по моему бедру. Осторожно, едва ощутимо, на секунду даже мелькает мысль, что мне это кажется.

Но когда я бросаю взгляд на Тимура и вижу, что его дымчатые глаза потемнели, понимаю, что нет, это правда.

– Нежнее – это вот так, – поясняет он, подбираясь пальцами к кромке моих чулок. – И это не бесцельные поглаживания. Чувствуешь разницу?

Киваю.

И чувствую, и понимаю.

– Тогда попробуй еще раз, – предлагает он мне.

Я поднимаюсь ладонями к его шее, но трудно сосредоточиться на массаже, потому что его рука под моим платьем тоже поднимается выше. Надавливаю на его кожу, и его пальцы тут же сжимают мою.

Принимаюсь массировать, вспоминая нужные точки, а его пальцы…

Такое ощущение, что они тоже пытаются найти нужную точку, потому что медленно перемещаются к внутренней стороне бедра и начинают поглаживать там. Нежно, с каждым поглаживанием неумолимо поднимаясь все выше и выше.

– Не отвлекайся, – следует распоряжение, когда я замираю от этих ласк, слишком откровенных, слишком томительных.

Его рука, очертив кромку чулок, поднимается выше, прикасается к моей обнаженной коже. А у меня такое чувство, будто через подушечки его пальцев начинает проходить электрический ток.

Жарко.

Страшно.

И невольно появляется желание проверить: а что будет, если разряд станет сильнее?

Все это неправильно, непонятно, так не должно быть, и я пытаюсь чуть отстраниться, но пальцы Тимура не позволяют мне ускользнуть. А за то, что пыталась, наказывают – вдавливаясь в кожу сильнее и наверняка оставляя следы.

Мысль о том, что отпечатки мужских пальцев останутся на моей коже, если я буду вести себя неправильно, заставляют смириться. Наверное, это смирение, да? То, что я от его шеи поднимаюсь к лицу. Провожу ладонями по мягкой щетине, а потом запускаю пальцы в его волосы.

Жесткие, непослушные, как будто они к такому обращению не привыкли. Да и не только они, потому что Тимур прикрывает глаза и откидывает голову на спинку кресла, словно уговаривая меня продолжать.