– А никто того знать не будет! – с торжеством прошептала Тамара Васильевна. – Потому как многие-то сатане поклоняются, а он обладает сильной магией. И все те люди, что телевизор день и ночь смотрят, под той магией ходят. А когда придет Антихрист – ни один не выдержит, кто телевизор-то смотрел. Если, скажем, ты баба и смотрела его, когда брюхатая ходила, какой же у тебя ребенок будет? Облученный! Куда ж он пойдет-то? Не знаешь? Антихристу, конечно, и пойдет. И вот она, скажем, баба та, к примеру, из собеса, посмотрела передачку, одну-другую-третью. Вроде б ничего, и тут же на работу побежала. А дальше уже лихоманка начинается, вредительство, пакости. Издевательство над старухами и всеми. А я даже подумала тогда в собесе – а не взять ли чернильницу или пресс-папье, да и запулить им в черепушку ту проклятую, что в окошке торчит? Неужто боль почувствует? Нет, увернется дьяволово отродье! Да если б мне сказал кто: «Тамара Васильевна, голуба, истреби ты их всех, тараканьим порошком посыпь, клопомором, дустом, освободи землю…» Я бы взялась. Мне ведь все равно помирать! Кто меня осудит за это?

Заведясь, Тамара Васильевна скоро вознеслась в такие выси, что сноха едва ли понимала, о чем вообще идет этот мудреный разговор.

То говорила бабка про землю Ханаанскую, то про шестикрылых серафимов, то про грех Адамов и искупление в день Страшного суда, иногда спотыкаясь в перечислении имен библейских патриархов и сивилл. Плутая среди стихов «Исхода» и «Псалтыри», Тамара Васильевна забралась в такие палестины, что Зине уже казалось, будто сама Тамара Васильевна переметнулась из времен Ветхого Завета…

Но как только свекровь поперхнулась, тут-то и успела вклиниться трезвевшая Зина в ее бытовой апокалипсис.

– Все-таки странный у тебя ребятенок, Тамара Васильевна. Ни письки, ни попки нет. Да и ушек нема… Где такие водятся? В каком лесу?

От нелегкого вопроса Зина сама помрачнела, призадумалась.

– Вот привязалась-то со своими пупками-ушами! – всплеснула руками Тамара Васильевна. – Нет пупка – вырастет. И женилка отрастет. Что ты меня всем этим по ушам бьешь? Говорят тебе – он же маленький. Главное, что живой. А это все вырастет. Только вот с пропиской, с пропиской решить, и тогда жизнь у него начнется уже законная, людская. Гражданином станет и получит свой метраж. А то привязалась… А у тебя, милка моя, сиськи что, в утробе матери выросли? Нет? И у него так же…

Едва выйдя от Тамары Васильевны, сноха увидела соседку, наблюдавшую за лестничной клеткой через приоткрытую на цепочку дверь.

– Зина, Зина, Зиночка! – яростно зашептала та, выскакивая из квартиры и хватая ее за локоть. – Слушай, а это… Скажи, у свекрови твоей живет кто? Там же кто-то есть? Да?

– Кто? – тупо спросила Зина.

– Что, никого там у нее нет? – продолжала допытываться соседка. – Ведь живет же, признайся…

– Кто? – опять не сообразила Зина.

– Да у меня тут, прямо скажу, со вчерашней ночи странные штучки в квартире стали твориться. Нехорошие штучки, – запричитала соседка. – Лежала-лежала вчера ночью в постели: бессонница мучила. Суставы болели, поясница, а на душе все как-то тревожно. Ну, встаю, по нужде пошла – оправляться, и вот прямо чую, будто в квартире кто-то есть. Кто-то тихонечко шарк-шарк по коридору. Шарк-шарк, шарк-шарк. Страшно, конечно, стало, пробрало, а все-таки решилась пойти глянуть. Присмотрелась, темень конечно, но вдруг в лунном свете вижу – у шкафа, что у стены смежной с квартирой твоей свекрови, кто-то мелькнул. Гляжу – и прямо остолбенела, – стоит у двери на кухню небольшой такой мужичок. Как тебе сказать? Метра полтора ростом. Стоит и молчит. Видок какой-то неопрятный, грязноватый. Сам коренастый, щетиной зарос. Лет сорок, не больше. И прямо резануло меня: да это же не человек! Я только тебе, Зиночка, эту историю-то рассказала, потому что работаю в государственном учреждении и не хочу сплетен вокруг своего имени. У меня большая должность, пойми. А то, знаешь, пойдет-полетит по соседним домам – люди-то у нас языкастые. Так вот я тогда оробела, когда этого мужичка увидела, всю меня затрясло, дышать не могу. И вдруг стук в дверь… Это ночью-то! Часа этак в четыре! Пошла я открывать и вижу соседку, напротив живет – Нинка Глазырина. И лицо вроде то. Да не совсем. Она на меня смотрит и вдруг, как робот, не по-людски брякает: «Что это у тебя вид такой странный? А? Никак мужчину тут у себя прячешь?» И вдруг без всякого входит ко мне, как к себе домой, и идет прямо туда, где этот небритый стоял. Я за ней. Только в комнате никого больше не было! И двери, и окна были плотно закрыты! Вот странно… И страшно.

– Да пошла ты в жопу! – заорала на весь подъезд Зина. – У тебя белка! Тебе нарколога надо хорошего! Лечиться…

Соседка остолбенела.

– Такого, чтоб навсегда вылечил! – прокричала она низким и спитым голосом, спускаясь по лестнице на первый этаж.

«Строго секретно.

В штаб ВВС.

22 июня

Время – 10.37

С ближайшего радара управления ПВО сообщают об обнаружении новой неидентифицируемой цели на высоте 2000 метров в районе крушения сбитого ночью объекта.

Цель такая же – шарообразная. Она передвигается со скоростью 1000 км/ч. Визуально объект напоминает круговую модель дифракционной решетки. После того как в эфире прошла команда закрыть воздушное пространство района ПВО для своих бортов на ближайших гражданских аэродромах и готовиться к поднятию перехватчиков, объект мгновенно скрылся.

Капитан П. Назарчук

Сверено с рапортом дежурного.

Начальник в/ч 25840 полковник

Г. Шершень».

Как будто кто-то без предупреждения включил свет, и Николай очнулся. Было бы правильнее сказать, что он ощутил себя живым. Все остальное нуждалось в уточнениях.

Он лежал прямо на земле и не мог шевельнуться. Тело ощущало колючую хвойную подстилку, уколы всяких трав и шишек, бег муравьев, пауков и укусы комаров.

Тело все это чувствовало. Но оно было парализовано и лежало, прикрытое большими лапами старой, стоявшей прямо над ним ели. Правда, когда он смог открыть глаза, то увидел, как сквозь иголки пробивается солнечный свет и тепло разгоравшегося дня.

Слышалась дробь дятла. Юркая трясогузка пробежала прямо возле него и не обратила на тело никакого внимания. Где-то под ним шла другая, еще более мелкая жизнь, суетная и юркая. Наверное, нечто подобное переживал Гулливер после того, как стихия выбросила его на берег Лилипутии.

Потом он услышал знакомый звук проносящихся фур и понял, что находится недалеко от дороги.

«Я жив! – подумал он. – И что же дальше? Снова неизвестно».

Все тело было парализовано чем-то похожим на заморозку, как когда-то, когда выдирали зуб и щека совершенно одеревенела от укола стоматолога.