class="p">Права англичан категорически не были демократическими в том смысле, что люди могли большинством голосов или иным способом проявить народную волю, либо отказаться от них, либо расширить их. Они были частью "данности" британской политической жизни. Фактически они составляли основу этнической и национальной идентичности англичан, как коллективной, так и индивидуальной. Это, как мы увидим, имело ряд последствий для колониально-метропольных политических отношений в период рево-люционного кризиса. Во-первых, настойчивое утверждение колонистов о том, что они унаследовали права англичан, означало, что американская политическая идентичность в начале XVIII в. была глубоко английской. Во-вторых, эта политическая идентичность означала, что эти права не могли быть скомпрометированы или нарушены метрополией без ущерба для верности колонистов родине.

Колонисты и метрополия принципиально не соглашались с тем, как эти права могут быть распространены и применены в колониях; в конечном итоге спор свелся к утверждению парламента о том, что права англичан, независимо от их значимости для колоний, могут быть проигнорированы, нарушены или восстановлены законодательным путем. Для колонистов это было совершенно невыносимо. Поэтому в некоторых отношениях колонисты вступили в революционный кризис, заняв позицию, которую можно охарактеризовать как "более английскую, чем английская".

 

Но новое государство не может быть создано в результате революции, если оно является лишь копией того, чем когда-то было или должно было быть старое государство. Таким образом, в ходе Американской революции права англичан (которые колонисты горячо отстаивали в начале революционного кризиса) были трансформированы в волю народа (которая после того, как колонисты стали стремиться к независимому национальному существованию, стала, по крайней мере, равноправным принципом создания американского государства). Стремясь к независимости, колониальные лидеры столкнулись с несколькими проблемами. Во-первых, необходимо было создать массовую, народную коалицию, которая противостояла бы имперскому правлению. Конкретизация нарушения империей колониальных прав англичан давала лишь повод для протеста против действий британских властей. Когда эти протесты сошли на нет, колониальные лидеры прибегли к вооруженному восстанию, но сначала они сочетали организованное насилие с настойчивой идеей о возможности примирения разногласий с Великобританией. Когда возможность примирения стала абсолютно нереальной, колониальным лидерам пришлось убеждать население в том, что независимость предпочтительнее политического подчинения. Именно в этот момент настаивание на правах англичан стало теоретически и практически проблематичным. В результате англичане перестали быть авторитетным источником, определяющим смысл этих прав, а значит, колонисты сами были вынуждены определять, что именно они подразумевают.

Именно так и поступили колонисты, когда во многих колониях были приняты новые конституции, включавшие билли о правах и исключавшие все ссылки на британские законы. По сути, в каждом билле о правах указывалось, какие права

 

В действительности англичане имели право на существование в этой колонии. Права, закрепленные в этих новых конституциях, не задумывались как новые или изобретенные; напротив, они представляли собой интерпретацию неписаного исторического наследства, которое они делили с британской метрополией. Однако при их словесном изложении неизбежно происходило расширение и трансформация смысла. Проблема заключалась в том, чтобы легитимизировать это в остальном авторитетное заявление о правах.

Легитимировать эти заявления можно было несколькими способами. С одной стороны, их можно было рассматривать как санкционированные английским общим правом и, таким образом, как историческое наследство, доставшееся колониям от метрополии. Но, как уже отмечалось, это создавало свои проблемы. С другой стороны, их можно рассматривать как экспликацию воли народа. При этом воля народа не рассматривалась как капризная, бессрочная, изменчивая. Напротив, она строилась как естественное признание народом вечных политических принципов. Эти принципы, разумеется, были практически идентичны правам англичан, поскольку последние опирались на те же политические принципы. А народ мог естественно признать эти принципы, поскольку он жил в культуре, в которой эти права составляли саму основу социального и политического сообщества. В силу этих причин воля народа была одновременно и стимулирована, и сильно ограничена: стимулирована в том смысле, что народ был призван легитимировать создание новых государств (а позднее и национального государства), а сильно ограничена потому, что политические элиты стремились к тому, чтобы воля народа сама не нарушала те самые права, которые должны были быть легитимированы. Как и во всех других современных основах, роль воли народа была призвана лишь узаконить ту или иную форму, которую могло принять новое государство. В американском государстве эта форма была глубоко английской, и новый билль о правах, таким образом, стал вершиной Конституции США, одновременно подтвердив права англичан и закрепив их.

 

Таким образом, политическая культура как Британии, так и колоний представляла себе древнюю английскую конституцию, которая была основой, из которой проистекали права англичан. В соответствии с этой политической культурой закон в форме обычая и традиции определял, каковы на самом деле права англичан и как теоретически их осуществление и жизнеспособность являются предпосылками для индивидуального членства в государстве9. Обоснование этих связей было сложным, а политические споры между колониями и метрополией часто включали в себя заумные юридические аргументы, основанные на исторических прецедентах и прецедентах, которые были недоступны пониманию подавляющего большинства колонистов. По этой причине эти аргументы в значительной степени создавались элитой, включая редакторов газет, журналистов, купцов, богатых землевладельцев и законодателей. Однако и более широкие слои политического сообщества воспринимали метрополию как угрозу своей идентичности и, соответственно, были готовы защищать свои права как англичан. Как следствие, абстрактный спор о конституционных принципах между колониальной элитой и британскими властями приобрел плотный характер.

 

Таким образом, колониальные элиты и их сообщества встретились на почве интерпретации английской конституции: элиты, подчеркивающие абстрактные правовые требования, которые лежат в основе идентичности в виде "прав англичан", и их сообщества, действующие в защиту этой идентичности. Эта общая основа права имела два основных последствия для Американской революции. Во-первых, она обеспечила связь между действиями населения и идеологией элиты, включая координацию протеста с официальной политикой и придание смысла народному восстанию. Во-вторых, общая основа права в значительной степени определила способы, с помощью которых политическая идентичность населения вошла в концепцию воли народа, в первую очередь в рамках древней английской конституции, а затем в рамках новой республики.

По обе стороны Атлантики важнейший конституционный вопрос касался осуществления произвольной власти, но этот вопрос предполагал совершенно разные аспекты в колониях и метрополии. В колониях опасения произвола со стороны метрополии привели к тому, что американцы стали настаивать на том, что они понимают как свои права в соответствии с английской конституцией. Позиция колонистов заключалась в том, что обычные права их общин возникли в соответствии с договорной традицией, которая зародилась при основании колоний и была закреплена королевскими хартиями, которые впоследствии навсегда остались за пределами полномочий парламента. Попытки изменить то, что