— Я заметил, — бухтит Егорцев и, наклонившись над другом, бурчит еле слышно. — Ты как, Вадик?

— Хреново, Вася. Но это не последствия операции. Где-то подхватил инфекцию.

— Сейчас проверим, — насупленно усмехается Васька. И под моим уничижительным взглядом снова ставит термометр. — Офигеть, — хмыкает недовольно и, оглянувшись по сторонам, просит. — Нужен мощный источник света, попроси у прислуги.

И когда на тумбочку водружается светильник с очень яркой лампочкой, быстро срезает перевязку и осматривает рану.

— Тут все чисто.

Доктор Вася старательно мнет живот, Косогорова щупает лимфоузлы и после парочки загадочных манипуляций, наконец, решает заглянуть в горло.

— Твою мать, Вадик! — всплескивает руками и возмущенно смотрит на собственного шефа. — У тебя ангина, придурок.

Косогоров приоткрывает глаза и непонимающе смотрит на друга.

— Вы тут совсем рассобачились. Одна майки рвет, другой пациента ругает. Напишу на тебя в Минздрав жалобу, Егорцев.

— Ты лучше подумай, где мог подхватить? А я пока Гену за антибиотиками отправлю.

— В аптечке есть сумамед и еще что-то жаропонижающее. Я в Швейцарии покупал, — еле слышно фыркает Косогоров.

— А почему тогда тебя лечат примитивными методами? — непонимающе чешет репу Егорцев.

— А меня никто не спрашивал, — хмыкает Вадим Петрович и переводит на меня испытующий взгляд.

— Зато температура спала, — бурчу недовольно и демонстративно выхожу из комнаты.

«Вот что за человек такой, — в сердцах думаю я. — Стало легче, а поблагодарить даже не подумал. Я отгоняю от себя обиду и горечь. Тщательно мою руки и умываюсь. И прежде чем лечь спать рядом с Робертом, достаю из дорожной сумки таблетки от боли в горле и одну кладу на язык. Антибактериальное средство в целях профилактики. Но не успеваю даже дойти до кровати, где посередине, раскинув руки и ноги, спит мой дорогой сынок, когда от двери слышится едва различимый стук. Ничего другого не остается, как выйти навстречу.

Анечка глядит на меня встревоженно и бормочет чуть слышно.

— Ольга Николаевна, вас Вадим Петрович вызывает.

«Нашел, блин, девочку по вызову, — ворчу я и, подавив тяжелый вздох, поднимаюсь на третий этаж.

Бледный и осунувшийся Косогоров лежит на высоких подушках и повторяет еле слышно «как же меня угораздило?». В его руку уже воткнули капельницу и, вероятно, выдали снадобье посильнее уксусной растирки. Но откуда мне было знать! Я вообще-то в этом доме гостья…

«Ну, не только, — хмыкает моя совесть. — Гостьи не шарахаются по чужим спальням. Не валяются в обнимку с хозяином дома.

— Оля, — бурчит Косогоров, и я вижу, как на его губах появляется легкая улыбка. — Спасибо тебе. Спасла меня.

— На здоровье, — лепечу я, не в силах поверить, что великий Вадим Петрович снизошел до благодарности.

— Ольга Николаевна, — уважительно бубнит Егорцев. — Я так понял, что в этом доме вы — единственный совершеннолетний член семьи Вадима Петровича. Поэтому мне нужно объяснить вам основные принципы лечения вашего родственника.

— Зачем? — непонимающе пожимаю плечами я. — Вадим Петрович в сознании. И сам прекрасно сможет все проконтролировать. Да еще и назначения сделает.

Косогоров прикрывает веки, будто от яркого света. И мне не понять, то ли я его снова разозлила, то ли, наоборот, сыграла за его команду.

Егорцев кивает на дверь. Дескать «Выйдем!». И я замечаю, как с коротким кивком колышутся пухлые щеки и двойной подбородок.

«Наверное, они ровесники, — думаю я, выходя в холл. — Вот только Васька выглядит как старший брат или папа Косогорова. Это же надо так себя запустить. А еще доктор называется».

— Ольга Николаевна, — заявляет Василий официально. — Если вы не сможете принять участие в судьбе Вадима Петровича, я буду вынужден забрать его в клинику.

«И там его снова накормят гадким супом», — мысленно хмыкаю я.

— Утром приедет терапевт. Да и медсестру я вызову. Но должен кто-то координировать действия медперсонала. А кроме вас некому. Галину я вызвать не смогу. Вадим категорически против.

— А другие родственники? — блею я, заранее зная ответ.

— Вадим Петрович по сути очень одинокий человек, — со вздохом сообщает мне Егорцев. Помогите поднять его на ноги.

— Конечно, — шепчу я и понимаю, что при любом раскладе не оставила бы Вадима.

— Надеюсь, мы поняли друг друга, — кивает Егорцев и быстро спускается вниз. А я возвращаюсь в спальню к Косогорову и, наклонившись над больным, осторожно прикасаюсь к его лбу. Жар спал, и на лице даже румянец появился.

— Не уходи, — просит меня Вадим чуть слышно. — Посиди со мной.

— Гляну на Роберта и Бимку и вернусь, — шепчу я, невольно проводя ладонью по щеке Косогорова. — Но вам лучше подремать, Вадим Петрович.

— Возвращайся быстрее, — шепчет он, не принимая возражений. И я как дурочка срываюсь с места и несусь вниз к сыну. Роберт спит как ни в чем не бывало.

«Посижу с Вадимом немножко и вернусь», — думаю я и вновь взлетаю по лестнице в личные апартаменты Косогорова. Он, казалось, дремлет, но стоит мне ступить в комнату, как Вадим открывает глаза, а на бледном изможденном лице снова появляется слабая улыбка.

— Полежи со мной, кукленок, — просит он, откидывая в сторону покрывало. — Погрей меня, пожалуйста!

Удивительно, но меня дважды просить не надо. Юркнув в кровать, я прижимаюсь к горячему телу Вадима и снова утыкаюсь лицом ему в грудь. Чувствую, как слабая рука скользит по моим волосам, и вновь слышу над ухом хриплый шепот.

— Любушка моя. Ты вернулась…

И каждый из нас понимает, что речь идет не о тех двух минутах, когда я бегала к Роберту.

От жара рук Косогорова плавятся мозги. Здравый смысл, устав от увещеваний, забился куда-то подальше и молчит. Зато сердце готово выскочить из груди от радости. Я прекрасно понимаю, что с таким мужчиной, как Вадим, нет никакой уверенности. И нужно проявить осторожность и держать дистанцию. Но я отметаю прочь все предостережения и страхи. И честно признаюсь себе, что до сих пор люблю этого мужчину.

— Ты моя, — то ли спрашивает, то ли утверждает Вадим, горячей сухой рукой оглаживая мои плечи и шею. — Моя? — рычит слабым голосом.

Я киваю и, не в силах сдержаться, всхлипываю.

— Ну-ну, кукленок, все хорошо, — бухтит еле слышно Вадим. — Как же вовремя я заболел, а?

Я приподнимаюсь на локте, слыша в последнем вопросе явную издевку. Внимательно вглядываюсь в бледное, но очень довольное лицо. И уже хочу сказать что-нибудь резкое, когда Косогоров, окинув меня ехидным взглядом, снова притягивает меня к себе и заявляет с добродушной усмешкой.