Вадим возвращается поздним вечером. А я уложив Роберта, лежу рядом с сыном и, стараясь не разреветься, пялюсь в темноту. Гоню от себя глупые мысли и вздрагиваю, когда окна и потолок освещаются фарами въезжающих во двор машин. Не отдавая себе отчета, вскакиваю и несусь к лестнице. А оказавшись в холле, замираю на месте. Там внизу Вадим кроет кого-то матом, и до меня долетают лишь обрывки фраз.

«Эта сука… лярва… блин!»

Наверняка речь идет обо мне.

«Не подслушивай, не услышишь о себе гадостей, — твержу я себе, но не двигаюсь с места. — Ноги мои корни в паркет пустили?»

Я задерживаюсь всего на одну минуту. Но в этот момент Вадим поднимает глаза и, мне кажется, сверлит меня взглядом.

— Ольга, спустись, — рычит он, и я делаю шаг навстречу, не смея ослушаться.

Быстро спускаюсь вниз и, только подойдя ближе, замечаю бледное изможденное лицо свекра. Усталые глаза привычно ощупывают меня цепким взглядом.

— Накинь халат и приходи ко мне в кабинет, — приказывает он слабым голосом. Развернувшись, я со всех ног несусь наверх. Слышу смешки за спиной и чувствую, как мои щеки пунцовеют от стыда. Хотя чего мне смущаться? Пижама как пижама. Шелковые цветастые штаны по щиколотку и такой же топ. Люди так по улицам ходят. Называется пижамный стиль!

Я накидываю халат от комплекта, но тут же решаю переодеться. Быстро сбросив с себя пижамку, натягиваю спортивные штаны, лифон и майку. Закручиваю волосы в дульку и снова спускаюсь вниз. Вхожу в кабинет, где кроме Вадима вольготно расположился еще один мужик. Дядя Игорь Пирогов. То ли родственник Косогоровых, то ли друг семьи. Не знаю. Нас с ним знакомил на свадьбе Кирилл. Мельком оглядываю лысую башку и клочок волос под носом, похожий больше на обувную щетку, чем на усы. Замечаю на себе изучающие глазки-буравчики и уже готова провалиться под землю.

— Садись, Оля, — слабо улыбается Косогоров. — Чай будешь с бутерами? Сейчас Анечка принесет…

— Не откажусь, — киваю я и чувствую, как в глубине души разливается радость. Жив. Вернулся домой. И всеми уже командует. Значит, скоро поправится. Сколько там заживают мягкие ткани?

— У нас большие неприятности, Ольга, — говорит Вадим, слегка поморщившись. — Наркоз отходит, зараза. Немного неприятно. У тебя кроме Шевелева есть еще проблемы? Личные или Кирилла…

— Не знаю, — пожимаю плечами я. — Ничего на ум не приходит. У меня точно врагов нет. Может, у Кира были какие-то неприятности. Но мы с ним виделись последний раз почти пять лет назад. И я вряд ли могу помочь.

— Погоди, — вскидывается коршуном Вадим. — Кирилл вроде приезжал к тебе в Эдинбург…

— Да? — с вызовом переспрашиваю я. — Что вы говорите?

Усмехаюсь недобро. Этот балаган мне уже давно надоел. Я порываюсь встать, но усталый голос свекра заставляет обратно усесться в кресло.

— Сиди уже, — бурчит Петрович. — Ты как попрыгунчик, Ольга. Не суетись. Лучше подумай хорошенько и завтра скажи. Мы, естественно, сами все узнаем. Просто не хочется терять время. Сейчас каждая секунда на счету. Лев Сергеевич вроде не при делах. Мы с ним договорились, и деньги я ему сегодня утром отвез.

— Может, стоит покопаться в деятельности Кирилла. Мне до сих пор не верится в его случайную смерть. Мне кажется, ему помогли отправиться на тот свет… Кир гонял на байке сто лет… И

— Вот и догнался, — отмахивается от меня как от деревенской дурочки Косогоров. — В аварии он сам виноват, Оля. Не вписался в поворот… Я читал заключение эксперта. Там даже намека на умышленное нет. Соберись, девочка, и подумай о главном.

«Вспомню все старые песни, — хмыкаю я мысленно и понимаю, что мне особенно и вспоминать нечего. Все, что я знала о Кирилле и его делишках, давным-давно утратило свою актуальность.

— Я вернулась в Россию только неделю назад, — вздыхаю я, наблюдая, как в кабинет Вадима вплывает Анечка с тяжелым подносом. Хочу встать, чтобы ей помочь, но строгий взгляд свекра пригвождает меня к месту.

— Оля, — улыбается мне Хрен Моржовый Пирогов. — Мы тут жили эти пять лет в мире и достатке. А стоило тебе приехать, как начались непонятки. Левка развел Вадима на второй аванс, среди бела дня напал кто-то. И все это в течение одной недели.

Я кошусь на Косогорова, совершенно спокойно потягивающего чай из своей любимой чашки с фазаном. Правое предплечье забинтовано, и перевязка топорщится из-под тонкой рубашки. Вадим левой рукой держит кружку и осторожно прихлебывает. И, кажется, млеет от каждого глотка.

— Вы хоть сегодня кушали? — заботливо спрашивает Анечка. — Или весь день на сухомятке?

— Да в клинике похлебал какого-то супа, — криво усмехается Косогоров. — В понедельник уволю повара к едреной фене. Как для свиней готовит! А когда я прихожу на кухню пробовать, наверняка дает мне из другой кастрюльки, скотина. А сегодня просто в палату гадостную похлебку принесли… Но это и хорошо! У нас же лакшери, млять! А людям какую-то бурду вместо нормальной пищи даем. Хорошо еще, что эта сволочь мне сегодня на глаза не попалась. Прибил бы, ей богу!

— Тебе сейчас только кулаками махать, — улыбается как родному Пирогов. — Отдохни хоть пару дней. Охрану я обеспечил надежную. К Галке тоже человечка приставил. А там разберемся, — сипит он негромко и, поднявшись, пожимает Вадиму руку.

Тот провожает его до двери, а вернувшись, предлагает как ни в чем не бывало.

— Пойдем, покажешь мне, как щенка устроила. Кличку хоть выбрали?

— Да, — киваю я, выходя из-за стола. — Бимка. Он уже понимает и откликается.

— Хорошее имя, — довольно говорит Вадим, загораживая дверной проем. Сам не идет никуда и меня не пропускает. — Олюшка, — шепчет он, стоит мне подойти ближе. — Береги себя и Роберта, пожалуйста, — хрипло просит, проводя здоровой рукой по моим волосам. Пальцы свекра перебирают тонкие прядки, а затем медленно скользят по моей щеке. Я стою ни жива ни мертва. Хочу броситься ему на шею, но не смею даже тронуться с места. И только Анечкины шаги в коридоре заставляют нас очнуться от этого морока. Вадим убирает руку, пропускает меня вперед и что-то крякает неразборчиво. То ли от досады, то ли от боли.

Вслед за мной Косогоров, кряхтя, поднимается по лестнице. Натужно сопит в две дырки, но идет молча. А в моей спальне с умилением смотрит на Роберта, потом на Бимку, растянувшегося на небольшом половичке.

— Дети. Спят, — улыбается благосклонно и, тяжело ступая, идет к себе. У самой двери останавливается и, почесав затылок, шепчет с сожалением. — А лежанку барбосу мы так и не купили.

— Можно завтра в город съездить, — еле слышно предлагаю я. — Я присмотрела в интернете лежанку.

— Нет, — мотает головой Косогоров. — Хватит, наездились, — отмахивается он от меня, словно от назойливой мухи, и добавляет с неохотой. — Завтра отправим кого-нибудь. Пока Игорь не разберется, из дома выходить не рекомендуется. Спокойной ночи, — бросает он, выходя в коридор. И я замечаю, как его лицо передергивает от боли.