Как я уже говорил, обвинить оппонента в гордости – это самый лёгкий путь заткнуть ему рот, чем успешно пользуются и самые скудоумные православные. Если ты отрицаешь наличие у себя этой самой гордости, это только подтверждает диагноз. Будь ты трижды умнее – откроешь рот, прослывёшь высокоумным гордецом. Любой спор есть особое взаимодействие, когда картина мира оппонента и даже его видение тебя влияют на твои слова и поведение. Обычно, наблюдая за схваткой двух религиозных манипуляторов, замечаешь, как второй на обвинение в гордости выкатывает обвинение в осуждении – мол, «не судите и не судимы будете». Сюда же идёт притча о соринке в глазе брата и бревне в своём глазу. Здесь обычно в ответ следует возражение, что «я, мол, не осуждаю, а рассуждаю». Ну и в таком духе. Православная полемика обычно грязная, со множеством передёргиваний и эмоциональным пафосом, подменяющим логику. Напоминает схватку двух баранов. Особенно смешным её делают темы, вокруг которых эти бараны танцуют и ломают свои рога: смирение, вера, любовь и другие добродетели. Ревность по бозе снедает и без того скудные умы, разжигая в душе пафос новообращённого.

Опытные религиозные люди с высот своего давнего воцерковления обычно снисходительно и с отеческим пониманием относятся к этим придурковатым неофитам, однако сами от них отличаются, как художественная скульптура от наскоро отёсанного куска камня. У опытных верующих всё то же самое, но это другая стадия болезни, с которой человек научился более-менее жить, не причиняя урон себе и окружающим. Опытный православный обычно носит толстую личину «адекватности», но в определённых обстоятельствах эта маска также может слететь, а под ней блестят всё те же бараньи рога. Этот момент хорошо был заметен в интернете, в том числе и патриарху Кириллу, призвавшему священников умерить своё присутствие в социальных сетях. Понятное дело, этот призыв был из-за репутационных потерь, которые понесла церковь от безответственных заявлений батюшек и глупых свар, в которых священники выглядели настоящими баранами. Если бы священники демонстрировали выдержку и мудрость, патриарх, естественно, только бы приветствовал их деятельность в интернете, где всё тайное становится явным.

Хотя в православии этой самой «гордостью» тычут во всех мало-мальски разгорающихся спорах, гордость считается страстью сугубо подвижнической, поскольку гордиться можно и своим бесстрастием. Оттого гордостью часто называется чрезмерное тщеславие, то есть болезненная радость от того, что тебе оказывается честь. Но это объяснение не вполне православно. Гордый монах может и не быть тщеславным и не нуждаться в людском одобрении, однако в его сердце может свить гнездо сам дьявол, поскольку подвижник может превозноситься сам в себе от собственных добродетелей и подвигов и делать это перед самим собой. В целом я согласен, что монахи народ гордый и любящий вынимать сучцы из глаз лопоухих паломников, несмотря на брёвна в своих. Практически любой монах в России и за рубежом не просто убеждён, что посредством своего чина кающихся он приближается к Богу, но и в том, что его молитвы «сильнее» молитв окружающих. Сами окружающие (воцерковлённый благочестивый люд), казалось бы, и рады таким лоснящимся от елея бородатым божкам и носят их на руках. Схема однотипна – какой-нибудь схимонах Рафаил доблестно противостоит глобализации, сатанинским кодам и новым паспортам, а его братию «греют» люди, старца поддерживающие, но сами имеющие все эти сатанинские знаки для зарабатывания денег. Таким образом Рафаил получает грев, а его поклонник своего рода индульгенцию.

Сила молитв – концепт весьма и весьма спорный, но коренящийся в традиции. Праведный перед Богом человек имеет дерзновение просить в своих молитвах различные блага для себя и окружающих, а грешнику надлежит только каяться, поскольку нет у него дерзновения и прежде необходимо примириться с Господом (под чем подразумевается исповедь, выполнение епитимии и причастие святых тайн). В ином случае просьбы о благополучии это дерзость и безрассудное упование на милость Божью, что вызывает гнев Божий, внезапную и наглую смерть и прочие кары небесные. То есть монашество как институт рассматривается всё-таки мирянами как соль земли и сообщество праведных, в чьих молитвах нуждается мир, а не сообщество кающихся грешников, как оно создавалось. У монашествующих здесь есть прекрасная пиар-поддержка в виде благочестивой подцензурной литературы и восторженных поклонников, передающих из уст в уста слухи о том или ином старце или батюшке. «Чин кающихся» для современных монахов (да и не только для современных) есть удобный социально одобренный образ. Почти в любой культуре есть своего рода ангелы-хранители мест, городов и целых стран. Поэтому сам культ этих хранителей психологичен и естественен. А теперь внимание – следите за палочкой иллюзиониста. Монахи имеют устойчивую связь с загробным миром. На небесах есть крупный сегмент святых, которых называют преподобными – это всё выходцы из монастырей и пустыней. У преподобных есть мощи и раки, у которых можно заказать молебен и помолиться о той или иной нужде. И преподобные обычно считаются покровителями той или иной земли или города. Так и «живые преподобные» – старцы – также пользуются всеми преимуществами этого статуса ещё при жизни. Конечно, быть старцем тоже своего рода труд, но он вознаграждаем как психологически, так и материально.

Сами монахи искренне убеждены, что они с Богом и их молитвы хранят этот мир. Я нисколько не преувеличиваю и не утрирую. Монашеский спецназ – как называл афонских подвижников игумен Афонского подворья в Москве – например, активно распространяет различные пророчества, что конец света будет только после того, как святая гора Афон погрузится в пучины морские и в храме Преображения, что на самой вершине горы, соберутся так называемые «невидимые старцы», которые и отслужат последнюю в истории литургию. У этих пророчеств столько модификаций (от оголтелых до более-менее вменяемых), что можно написать целую книгу и не одну (что, в общем-то, и делается). Такие же благочестивые байки окружают другие духовные центры типа Дивеевского монастыря. Я тут не посмеяться хочу над этими байками, а довести до вас мысль, что намоленность стен, икон и людей делает монахов своего рода «живыми мощами», которые в глубине души весьма и весьма мнят о себе. Самое интересное, что эта внутренняя гордость у них не рефлексируется и не осознаётся. Получается, что в журчании ручья не слышно, как журчит ручей, и в непрестанной невидимой брани против гордости не осознаются в общем-то простые вещи и очевидная собственная безумная гордость не видна. Всё как бы так и должно быть. Вы можете спросить «батюшек» из черноризцев – если монах находится в чине кающихся, не является ли дерзостью просить Бога о благах и тем более «хранить мир» своим молитвенным присутствием? Иначе тогда не носи чёрные одежды и не называй себя кающимся. Житийная литература выходит из этого несоответствия следующим образом – обычно объявленный преподобным монах просто каялся и не видел своих добродетелей (их скрывал Бог, показывая ему его грехи), но при этом перед самим Богом он был праведником и его молитвами держалась земля. Так многие святые просили Бога даровать видение грехов, а не добродетелей.

Но сейчас подобная психология мало распространена, поскольку является средневековой и жёсткой. Это модель сегодня просто не работает. У современных монахов выдержанный стиль, и упор делается на смирение – мы хоть и не такие, как в житиях, но монастыря своего не покидаем, и в этом есть наш подвиг. Есть даже притча о монахах последних времён. Я взял её из интернета и не знаю первоначального источника. Похожих притч я слышал много, и смысл везде был таким – и последние станут первыми – что, в общем-то, тоже укладывается в мои рассуждения о непомерно раздутом самомнении монашествующих, помогающем им оставаться в обителях.