«Несколько старцев-пустынников собрались вместе и стали рассуждать о будущем. Они ясно видели, что в монашеские обители пустыни стала прокрадываться слабость нравов и что нет уже в иноках верности первых старцев.

Один из них сказал:

– Мы стараемся теперь исполнять все то, что заповедал нам Бог. Те, которые последуют за нами, будут это исполнять лишь наполовину. А за ними пойдут другие, из которых большинство уже ничего не будут исполнять. Но те, которые среди этих последних пребудут верными своим обетам, они, как испытанные великими искушениями, будут выше нас и наших отцов».

Это мнение о себе как о молитвенниках (которое, впрочем, не афишируется, но и не отрицается, а если и отрицается, то только чтобы выдержать стиль «смирения») весьма далеко от покаяния по сути, хотя монахи постоянно воспроизводят его стилистически. Впрочем, я лично и не требую, как суровый ревнитель, чтобы монашествующие грызли землю и омачивали полы кельи горючими слезами, проводя свои часы во вретищах и за скудной трапезой вымаливая у Бога себе прощение. Я прекрасно понимаю, что подобный образ жизни уже давно не существует в природе. Даже то, что монахи делают сейчас, на самом деле сложно и тяжело. Даже если они не работают, мало молятся и просто сидят в своих кельях. Ты попробуй посиди так. Это ж добровольная тюрьма – через полгода взвоешь. Это самое горделивое мнение о себе как о молитвенниках, которое подкрепляют восторженные паломники, уверяющие, что по их молитвам в их простых жизнях начинают происходить благие изменения, помогает монашествующим оставаться на своём месте и не покидать своего поприща. Этого от них требует совесть, требует святая церковь и требуют окружающие. Здесь все средства хороши. Это же своего рода призвание, хотя в православии считают «учение о зове» католическим и неверным. То есть монах – это устоявшийся психологический типаж, имеющий корни в традиции и занимающий определённую нишу в обществе. Говорить о том, что всё это вред и всё это зло, я бы не стал, хотя и отговаривал бы от этого пути своих хороших знакомых. Монашеская гордость – не самое лучшее, что человек может получить от жизни. Но для кого-то и этого много. Каждому своё.

Проиллюстрирую, пожалуй, эту монашескую гордость на конкретном примере. Лет десять назад почил на святой горе известный старец Евфимий, который жил при Великой Лавре и в последние годы сильно болел. У этого Евфимия был келейник, который старца не очень-то уважал, в отличие от паломников, считающих его «великим молитвенником» (всё правильно, при ближайшем рассмотрении величие тает, посему оно должно быть покрыто облаком тайны). И вот этот келейник постоянно забирал у старца его ножницы, которыми он постригал себе бороду и усы для причастия. Старец как-то находил новые ножницы, но келейник зачем-то снова отбирал их у него, может быть, для того, чтобы старец не поранился. И вот Евфимий как-то разговаривал с русским постриженником Лавры Афанасием, который сейчас ведёт весёлую интернет-деятельность на Карулях, и начал расспрашивать того про Путина. Афанасий тогда Путина уважал и говорил о нём всякие приятные вещи. Тогда Евфимий прослезился и чуть ли не умоляя спросил: «Если он и впрямь такой хороший человек, то может он мне ножницы прислать?»

– Ножницы? Путин?

– Да! Пусть он мне пришлёт ножницы!

Афанасий сначала почесал затылок, но он почитал Евфимия как старца и воспринял его слова, как задачу, которую нужно выполнить. Он ещё тогда был дружен с «афонским обществом» и позвонил Георгию Полтавченко – нынешнему губернатору Санкт-Петербурга, доведя до того просьбу старца. Полтавченко якобы рассказал об этом Путину, и тот распорядился переслать на Афон посылку с ножницами и другими небольшими подарками. Не знаю, Путин ли на самом деле распорядился прислать посылку, или сам Полтавченко, но старец был очень доволен. Типа, пусть попробует теперь келейник у меня ножницы отобрать, я скажу, что их сам Путин прислал. Не посмеет. Многие скажут, что вот, Евфимий-де прямо как простой и чистый ребёнок, ножницы у президента попросил. Но греки скудоумных в старцах не держат. Это в России любят увечных фриков возводить в ранг святых и слушать, что там какой-нибудь «блаженненький Алёшенька» прорцыт, после того как келейница ему сопли подотрёт. Греки уважают в святых только здравый разум. Здесь совершенно другая идея – не святой простоты, а равенства старца и руководителя большой страны. Старцы на самом деле считают себя фигурами самого крупного масштаба для общества. Как-никак их молитвами мир держится, и самое главное – в это верят миллионы людей. А это, хочешь или не хочешь – великая сила. Конечно, до брахманического уважения Средних веков современным монахам далеко, но марку стараются держать.

Одна моя знакомая как-то попыталась снять куколь с головы старца Власия из Боровска, так что вы думаете – тот встал и отвесил ей хорошего такого леща. Уважает свой чин старец. Верит, что через него Божье делается. А если он сосуд Божий, то и чести этот сосуд требует. А как вы думали? Сегодня во время написания этих строк мониторил православные сайты, и на одном из них нашёл просто шикарную цитату: «Старцу о. Власию было открыто, что вскоре Россию ожидают очень тяжелые испытания. Он обратился к нам, чтобы мы – Русские Афониты – усугубили свои молитвы за Святую Русь». Ага. Оно самое. И конечно же, эти православные подвижники даже не думают, что находятся в каком-то обольщении или обладают неадекватно завышенным самомнением, действительно полагая себя эдакими «воинами света» на обеспечении верующих этим «воинам» православных лопухов.

Есть ещё один момент, касающийся гордости, и тут я уже хочу выступить в качестве доброго, хоть и непрошенного советчика. Совет касается церковного отношения к приходящим в церковь людям. С одной стороны, церковь ценит лояльность, с другой – не делает практически ничего, чтобы поддерживать в людях эту лояльность. В основе такого легкомысленного отношения к овцам, которых, по учению, привлекает в ограду сам Господь, лежит та самая гордость. Мол, тебе надо, ты и приходи. А не хочешь спасаться – значит, дурак. Короче, мы тут спасительным делом организации церкви занимаемся, а твоё дело спасаться. А спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Не хочешь? Хрен с тобой. Отойди и не мешай. Потом скажут что-нибудь типа: «Они вышли от нас, но не были наши: ибо если б они были наши, то остались бы с нами; но они вышли, и через то открылось, что не все наши». И не поспоришь на первый взгляд. Однако такое легкомысленное поведение в отношении приходящих в церковь не имеет основания в предании. Православное предание оставило нам в «Отечнике» интересное свидетельство о послушнике, который очень хотел стать экономом, и игумен вместо того, чтобы смирить его и отвадить от тщеславного наслаждения послушанием, поставил его экономом, объяснив, что монашеский потенциал в послушнике хороший и, если он экономом его сейчас не поставит, тот обидится и уйдёт. То есть церковь ценила приходящих людей, но сейчас, похоже, там действует принцип: «Меньше народу – больше кислороду». Знаете, кто самый главный враг попа? Правильно – соседний поп.

Эта гордость на самом деле – чадо поверхностного (и даже напускного) церковного высокомерия и элементарного неверия в задачи и цели церкви как корабля спасения. Церковь – структура с ярко выраженным преобладанием идейного над материальным. Но идейное заклеймено уже внутри самой церкви как сектантское, и церковь не только не занимается активным прозелитизмом, но и не старается удержать тех, кто в результате тех или иных обстоятельств в неё попал. Люди приходят в церковь с самыми разнообразными талантами, большинство из которых оказывается в церкви невостребованными. Разумеется, верующие пытаются применить их даже в создавшихся условиях, но это просто-напросто никому не надо. Возьму простой пример – издательская деятельность. Я, например, себя нашёл и смог применить свой талант, и моя первая книга даже получила премию «За лучшее художественное произведение 2008 года» на выставке «Православная Русь». Но талант писателя заключается и в критическом переосмыслении некоторых вещей. Как только я начал экспериментировать с литературой – получил отповедь от издателя. Мол, пиши «про духовность», то есть обычную художественную пропаганду. Я лично ничего не имею против пропаганды, но у меня талант несколько другой. Если мы – православные писатели – не будем фиксировать и отображать существующую реальность, она рано или поздно (сегодня скорее рано, чем поздно) вступит в противоречие с транслируемой лубочной картинкой даже в сознании самого упоротого ортодокса. Но основным драйвером поведения современных епископов (да, думаю, и раньше так было) является страх за то, что реальная информация может повредить их бизнесу, ведь реальность противоположна экзальтации. А экзальтированные в церкви – важный сегмент рынка. Они больше боятся не за паству и не за народ Божий, а за свои кошельки и митры. Мало того – они в глубине души думают, что правильно делают, беспокоясь о своём. Что идеалистами являются только дураки. Они не спасают, а лишь успокаивают людей, и скрепляют куполами и крестами постсоветское общество. Лицемерить тяжело. За это общество и вознаграждает материально.