я получил должность ведущего инженера, потом начальника отдела. Больших денег они не приносили. Зарплаты росли, но не сильно, все контролировалось государством. Но я не ошибся ни в материальном, ни в профессиональном, ни в чисто человеческом смысле. Первое время, я полагаю, у Ходорковского были пусть и весьма амбициозные, но вполне советские планы. Я помню, что он хотел превратить Центр НТТМ в большое научно-производственное объединение, чтобы самому стать его гендиректором с соответствующим положением и зарплатой. Впрочем, для него зарплата никогда не была самым главным. Важнее был личностный и профессиональный рост.

Но вскоре наши заработки стали кардинально меняться. Толчком к развитию бизнеса послужил Закон «О кооперации в СССР», который был принят 26 мая 1988 года. Он содержал множество ограничений — но те, кто хотел заниматься кооперацией, а говоря проще, бизнесом, обходили запреты, причем легально, поскольку сам нормативный акт содержал неточности и лазейки. Самым же главным было то, что закон установил низкий налог на деятельность кооперативов — всего три процента!

Я был одним из первых в Москве, кто организовал кооператив: при Центре НТТМ возник кооператив вычислительной техники и программирования «Нигма». Вначале хотел назвать его «Сигма», но выяснил, что фирма под таким названием уже зарегистрирована в Москве, поэтому я взял букву «Н» из своей фамилии и получил поэтичное слово «Нигма».

Позже, в 1989 году, на базе Центра НТТМ и кооператива «Нигма» мы создали объединение МЕНАТЕП (Межотраслевые научно-технические программы), с которым были готовы сотрудничать государственные институты, не имевшие права покупать вычислительную технику за границей. Сотрудничество с нами помогало им обходить этот барьер. У них было более чем достаточно безналичных денег, и мы сосредоточились на поставке им компьютерных комплексов и программного обеспечения, став пионерами в этой области, хотя вскоре в Москве появились и другие фирмы, следовавшие по нашему пути.

Скоро наши доходы стали исчисляться уже десятками, а то и сотнями тысяч рублей в месяц. Инфляционный механизм еще не запустился, это были настоящие деньги. Именно тогда, в конце 1988 года, я впервые почувствовал себя богатым человеком.

Самое важное ощущение, которое пришло вместе с богатством, — я свободен! Я все могу. Я не должен унижаться, чтобы добыть бананы или палку сырокопченой колбасы. Я не должен стоять в очередях за детским питанием или туалетной бумагой. Я могу купить за деньги, которые заработал, все, что хочу! Тем более что в 1988 году в Москве стали открываться первые кооперативные рестораны, кооперативные магазины, из-за границы стали привозить самые разные товары. Для нас это был прорыв в новую жизнь.

Роль и место еды в жизни советского человека всегда были определяющими. Но по-настоящему я до этого никогда не пробовал изысканных ресторанных блюд. Я не знал в жизни ничего вкуснее эскалопа и жареной картошки с луком и грибами. Самыми желанными лакомствами моего детства были салат из редиски со сметаной, полукопченая колбаса и черный хлеб.

И тут вдруг на нас обрушилось изобилие меню и кухонь. Многие блюда еще год назад можно было представить себе лишь на столах самых высокопоставленных начальников. Про другие мы либо читали в книгах русских классиков, либо видели их в кино про «старую жизнь». А теперь мы сами ходили в очень хорошие рестораны! Позволить себе такое могли разве что бандиты и кооператоры. Бандиты, как правило, еще и шумели, а мы тихо, «культурно» обедали.

Позже я полюбил ходить в ресторан «Метрополь», который открылся в 1991 году после многолетней реставрации. Я часто обедал в этом историческом заведении, славящемся своей русской кухней. В результате потолстел, раздался почти в два раза. Это, пожалуй, самое негативное последствие быстрого роста благосостояния.

Вскоре мы с Ходорковским решили улучшить наши жилищные условия и арендовали небольшой двухэтажный деревянный дом в правительственном поселке на Успенке (Рублево-Успенское шоссе). Место закрытое, престижное, но жилье достаточно скромное. Ходорковские жили на первом этаже, а я с семьей на втором. И на природе, и до работы недалеко.

А в 1988 году я получил водительские права и осуществил мечту каждого советского человека — приобрел автомобиль!

Первая машина была «Лада-2108» цвета «Валентина» (синий металлик). За ней я специально поехал в Воронеж, где местный передовой рабочий, получивший ее в порядке очереди (в СССР надо было ждать годами, чтобы купить машину), с радостью уступил ее мне за две цены. Из Воронежа я возвращался в Москву уже на новом авто. Впрочем, «восьмерка» продержалась недолго: я начал часто менять машины, а в 1990 году купил первую заграничную — «Опель Корса».

Это был маленький четырехдверный автомобиль шоколадного цвета, оснащенный автоматической коробкой передач и гидроусилителем руля, что по сравнению с советской машиной делало его просто чудом. Садишься — он сразу заводится и едет! Хотя к тому времени мой «Опель» пробегал уже двенадцать лет, тогда я впервые почувствовал, какое же это удовольствие — ездить на хорошей машине.

Но самое главное — после многих лет поездок в переполненном общественном транспорте машина давала ощущение независимости и свободы. Забитые людьми вагоны метро, троллейбусы, автобусы, трамваи унижают достоинство человека. Такси для меня — тоже не то. А на машине весь мир для тебя. Тогда в Москве проблем с парковкой не было никаких. У любого бордюра кинул и пошел. Отказаться от личного автомобиля стало уже невозможно.

А вообще после того, как у меня появились настоящие деньги, для первичного удовлетворения моих потребностей понадобилось несколько месяцев. Еда, одежда, квартиры, машины — список желаний закончился довольно быстро. И стало ясно, что больше денег для себя не нужно. Впрочем, у меня не было никогда потребительского ража. Я всегда недоумевал: ведь всего же хватает, все есть, ну что еще? Чего я действительно хочу от жизни? Чем дальше, тем больше — не моя формула. Пусть другие накапливают больше, больше, больше, пусть живут «роскошной жизнью». Если мое состояние позволяет мне пойти, поехать, посмотреть, купить, что я хочу, и слетать на выходные в Париж — все, вопрос решен.

Кстати, о Париже. Своя машина давала возможность путешествовать за границу. У нас сложилась компания туристов, которая ездила через Польшу и Словакию в Венгрию и Югославию. Свободный выезд за границу уже сам по себе казался тогда фантастикой! Раньше для этого приходилось получать разрешение от начальства — административного, партийного, профсоюзного, заполнять кучу анкет…

Анкеты — особая тема для каждого советского еврея. В Советском Союзе очень любили анкетирование. Устраиваешься ли ты на работу, поступаешь ли в школу, претендуешь ли на какую-либо должность или просто в санаторий отправляешься