От Кореи до Карелии

Завывают ветры белые

Завывают ветры белые

Путь дорогу не найти.

От Кореи до Карелии

Сам не ведаю что делаю.

Ой, не ведаю что делаю.

Меня темного прости…[3]

— В общем, как говорил мне один знакомый музыкант, приходилось бороться и за громкий звук, и за длинные волосы, — подытожил Аршинов. — При этом он с гордостью добавлял: «Эх, боевое было время!». Лично мне больше по душе «Прощание славянки». Но давайте считать вечер поэзии законченным. Шаман, мы ждем твоего рассказа. Очень интересует, откуда у тебя такое погоняло и вообще, что ты за фрукт и с какого дерева на наши головы свалился.

— Я на самом деле потомственный или, как говорили у нас, родовой шаман. Алтаец-челканец по национальности. Родился в маленькой горной деревушке на берегу реки Лебедь, — Шаман произнес последние слова с придыханием и мечтательно поднял глаза к потолку. — Прекрасные места, скажу я вам, при всем должном уважении. Чистый воздух, прозрачная, как хрусталь вода, горные вершины под снежными шапками. Добро и зло тоже в чистом виде. Без всяких оттенков и полутонов, как принято здесь. Возможно, и сейчас там все как прежде. Вот только мне не суждено вернуться к могилам предков.

— Че ж ты, челканец, по-русски так ловко шпаришь? — недоверчиво буркнул прапор. — Акцент-то у тебя не алтайский, а самый что ни на есть балашихинский.

— До пятнадцати лет я вообще не знал русского. Воды времени, что принесли в наш девственный край яд цивилизации, обтекали нашу деревню стороной. Русские туристы были для нас чужеземцами. Варварами, не умеющими ценить то, что давала своим детям мать-земля. Разве Великий Катаклизм не подтверждение этому? Люди покалечили Землю и наказаны за это преступление прозябанием здесь…

Шаман замолчал, задумчиво теребя, свои амулеты. Он смотрел поверх голов слушателей и, судя по грустной улыбке на губах, даже сквозь стены.

— Моя деревня отличалась от соседних поселений. Если верить легенде, наши предки вообще не были алтайцами и пришли из далеких, уничтоженных потопом земель. Очень возможно. Ведь у алтайцев шаманов называют камами. Чтобы стать камом, достаточно получить бубен из кожи оленя. Почти выборная должность. У нас все было по-другому. В двадцать лет я умер. Три дня старики рвали на части мое тело, драли кожу железными крючками, очищали кости, пускали кровь и выдирали глаза из глазниц. Символически, конечно. Невозможно стать посредником между людьми и богами, не переболев шаманской болезнью. Дар общения с духами нужно заслужить — погибнуть и родиться вновь. Уже в ином качестве.

Став шаманом, я смог видеть то, что скрыто от глаз простых смертных. В том числе и свою собственную судьбу. Знал, что она изменится после того, как боги Нижнего Мира сотрясут землю. Это произошло в две тысячи третьем. Знамение. Большое Землетрясение. Столь разрушительное, что старики не помнили ничего подобного.

Сразу после него появился человек из города. Если быть точным, я сам отыскал его в горах. Полумертвого, с переломанными ребрами и разбитой головой. Богач из Москвы, любитель острых ощущений. На Алтай его занесло в поисках новых порций адреналина. Что ж, он получил их сполна. Все его люди погибли, а сам он больше месяца находился между жизнью и смертью. Я-то знал, что это не простой турист, а посланец судьбы, поэтому с трудом подавлял в себе желание убить пришельца и оставить все как было до его появления. Но то, что предначертано свыше, изменить невозможно. Москвич выжил. Перед тем, как проводить его в город, я взял с него клятву: никогда больше не вспоминать обо мне. Пустые надежды, несбыточные мечты. Он вновь появился в деревне спустя всего два года. На коленях умолял меня поехать в Москву и применить мои знания для спасения его тяжелобольной дочери. Я согласился. Не из-за того, что мне было обещано много денег и других благ. Просто к тому времени мой народ утратил то, что называется самобытностью. Цивилизованность убила в челканцах веру. Многое из того, что раньше было великим таинством, стало считаться пережитком прошлого. Что говорить о простых алтайцах, если даже я, шаман, хранитель древних знаний, поддался искушению? Решил, что если буду рядом с этим человеком смогу исправить ошибку, которую допустили в Верхнем мире.

Конечно, я собирался уехать, как только помогу дочери олигарха, но… Большой город победил меня множеством соблазнов. Не смотри на меня так, Алексей. Я не бегал по кабакам и проституткам. Москва была для меня прежде всего сокровищницей знаний, и я жадно их поглощал. Думал создать собственное учение, соединив воедино все лучшее из разных религий и верований моих предков. Гордец! Ничего не вышло. Я стал горожанином, насквозь цивилизованным и рафинированным. Демокорацу. Так японцы презрительно отзываются о влиянии Запада на их культуру. Вот почему в какой-то мере я благодарен Катаклизму. Он вернул меня в первобытное состояние. Большее не помышляю о великом, а довольствуюсь тем, что есть.

— Поучительная история, Шаман, — Томский так заслушался, что не заметил, что кусок свиного сала в его руке остыл и покрылся слоем жира. — Но довольствуясь малым, ты, я слышал, не терял времени даром. Почему не рассказываешь о своей жизни в Метро?

— Потому что нечего рассказывать. Жил, как все.

— Не скажи! — Аршинов погрозил Шаману пальцем. — Не все, ой не все с мутантами дружбу свели.

— Ты ведь много путешествовал, Шаман, — вкрадчиво произнес Толик. — Ходят слухи, что забредал даже в Метро-2.

— Давно. При всем должном уважении, ничего интересного там не увидел.

К удивлению Анатолия, Шаман говорил совершенно искренне. Такое безразличие в голосе подделать трудно. Неужели Яков соврал? Какой Берзину смысл направлять его по ложному пути? Нет, он не мелкий пакостник. А вот Шаман темнит.

— Ты бывал в Академлаге?

К огромному разочарованию Толи, усач пожал плечами:

— Никогда не слышал о таком.

— Его еще называют «пятеркой».

Удар пришелся в цель. Шаман пригнулся так, словно его хлопнули пыльным мешком по голове. Теперь на лице бушевало столько эмоций, что его перекосило.

— Пр… При всем должном уважении…

— Да, что ты заладил со своим уважением! — возмутился прапор. — Говорил бы, как все чукчи, «однако». Не так бы по ушам резало.

— Я не чукча! — ярость помогла Шаману справиться со страхом, вызванным только одним упоминанием о «пятерке». — Я с Алтая, Аршинов. Заруби себе это на носу или больше не услышишь от меня ни слова!

Томский погрозил прапору кулаком. Тот хмыкнул и впился зубами в свой кусок сала.

— Не бывал, но точно знаю: живым там не место. «Пятерка» обезлюдела давным-давно. По туннелям Метро-2 бродят лишь духи убитых ученых. Голодные духи. Даже Охотник боится туда соваться. Я один раз попробовал и… Плохо помню, как выбрался из той дыры.