– Жив. Сунул руку в отверстие, а Пахомов подумал – лезет опять кто-то. Крутанул туда-сюда и чуть не отвинтил.

– Выходит, жуткий шухер у них…

Здоровый мужик, кажется, расплылся в улыбке – сквозь чулок-то не видно.

– Мне так тяжело это слышать… А еще какие у них новости?

– Ищут кого-то, – выдавила из себя Маринка. – На вас похожего…

Она вдруг осмелела, подумав, что информация может спасти их обеих.

– Рассказывай. Чем занимались сегондя? Только без вранья, – распорядился мужик.

– Мы-то? Расписаться нас вызывали…

Остальные в масках продолжали хранить молчание. Рожи бандитские выставили напоказ. Мороз по шкуре бежит от физиономий. Один походит на питекантропа. С дерева недавно спустился. Ночью увидишь в темном месте – упадешь и не встанешь.

– Ждем-с…

И сестренки обе враз, перебивая друг друга, торопливо поведали четырехчасовою историю своего отсутствия дома. Мужик слушал, иногда поправляя, задавал новые вопросы. В результате получасовой беседы сестры полностью облегчились. В головах у них стало легко и пусто.

– Давно бы так, – пробормотал мужик. – Ваши речи как мед на губах.

Он словно чувствовал их состояние. Остальные продолжали многозначительно сидеть и молчать.

– Мы не все рассказали, – пискнула Марина. Она боялась молчать. – Бнатов недавно девчонку изнасиловал. Наденькой зовут. Недели полторы назад. И в тот же вечер мужика одного избили, когда возвращались. На вас похожего…

Лучше бы она не говорила. Мужик вынул из-за пазухи винтовочный обрез и положил на стол. Остальные шевельнулись на своих местах.

– А с блатными как у вас? Тоже сотрудничаете? – продолжил допрос мужик.

– Не могу я глядеть на этих разрисованных, – честно призналась Марина. – Нам с этими проще.

– Расскажи про наркотики, – неожиданно заговорил Питекантроп. – Нас интересует, как их изымают. Говорят, вы присутствуете во время изъятия.

Вот оно! Наркотики! То самое, отчего прошибает от макушки до самого копчика.

– Наркотики… – заговорила Дарья. – Их вообще подкинули одному. Предпринимателем работает. Как сейчас помню. Ефремов его фамилия.

– Как же так можно, Дашенька? – удивился мужик.

– Так и можно… Потому что «крышуют» нас. И бабки гребут. Частную охрану приставили…

– Больше не будет такого. Обещаю. Соберемся, решим в вашу пользу. Под нас отойдете. Скажете, Японец теперь «крышует», и денег с сегодняшнего дня козлам не давать. Договорились?

«Ночные бабочки» мотали головами. Они все отлично понимают. Их дело маленькое. Сослаться, значит, на Японца. Приехал, дескать, недавно из «крытой» и готов восстановить справедливость.

– Станут бубнить – передайте: по первости хрюкало начищу, а потом по обстоятельствам.

– Как нам рассчитываться? И вообще…

– Потом решим. Позвоню. Однако не советую пудрить мне мозги. Договорились?

Конечно, договорились. Сестры облегченно вздохнули: им сохраняли жизнь.

– Вот и замечательно.

Мужик встал и произнес:

– Уходим.

Остальные поднялись с мест, подошли к двери и, не оборачиваясь назад, сняли маски и вышли наружу. Попробуй, узнай таких.

Из спальни с озабоченным видом выглядывала мать.

– Спи, иди, мама. Что смотришь?!

Телефон неожиданно прозвонил, и Серафима Семеновна поспешно подняла трубку.

– Слушай, ты! – кричал женский голос. – Может, за тобой бегать?! Но я еще ни за кем не бегала! Чтобы сейчас же был у меня! Одевай свои бродни и отправляйся!

У Серафимы Семеновны задергался левый глаз. Наверняка ее Степаныч, стервец, с кем-то спутался – вот та и требует немедленно явиться.

– Может, вы ошиблись? – осторожно спросила она.

– Это ты, что ли, Семеновна?! – воскликнула в удивлении дама. – Привет! Где твой гнедой? Ципкина говорит…

– Он не гнедой. – Серафима была не согласна. – Гнедой – значит, рыжий. А он у меня светлый.

– Да ладно тебе! Пусть придет! На учете и не ходит отмечаться…

– Хорошо, я передам, – холодно произнесла Серафима Семеновна и положила трубку.

«Кобыла! – выругалась про себя Семеновна. – Как была халдой, так и осталась…»

В дверь позвонили. Серафима подошла и взглянула в звонок: за дверью стоял Степаныч. Из магазина вернулся.

– Не раздевайся, – обрадовала его жена, когда тот вошел. – Поворачивай оглобли и дуй к Ципкиной. Помнишь Кобылу? Вот и ступай к ней. Велела! На учете, говорит, стоишь…

– Сама же сказала, что без приговора там делать нечего.

– Иди, пока время есть. Орет, даже не спросив, с кем разговаривает. И этот человек – начальник целой службы.

– Зато карьера их любит…

Степаныч снял фуфайку и надел куртку. Паспорт в карман и за дверь. Черти накачали ему Ципкину. А ведь она всего лишь медсестра в прошлом. Так и не закончила ничего, кроме медицинского училища. Умеют люди строить карьеру. А ведь если разобраться, кто такая Ольга Борисовна Ципкина? Роста высокого. С лестницей бегать за ней надо. Интересно, кто ее в девках обабил? Не важно, кто! Обабил, а позже обголосился от собственной «победы».

Степаныч прибыл в милицию. В районном управлении с утра беготня идет полным ходом. Из дверей в двери снуют сотрудники, светятся мониторы.

Ефремов вошел в кабинет Ципкиной и поздоровался.

– Чо не звонишь-то! – пробасила Ольга Борисовна. – Приговор пришел… Надо тебя ознакомить с порядком…

– Да знаю я… – тихо произнес Степаныч.

– Ну и что, что знаешь, – перебила его Ципкина. – Я обязана это сделать, хоть будь ты даже доктор юридических наук. Распишись иди… Прочитай… Понял? Распишись теперь…

Степаныч нахмуренно уставился в текст. Затем поставил свою подпись. Обязанности простые: периодически являться пред ясные очи госпожи Ципкиной. Цыпа. Цыпушка. Лошадь артиллерийская. Приходи теперь к ней, которая ездит на «Ауди». Отмечаться до тех пор, пока действует срок наказания.

– Давай. Без задержки у меня, а то ведь я не посмотрю, что ты у нас работал, – строжилась Ольга Борисовна. На ней был гражданский костюм. Пиджак и брюки.

– Разрешите идти? – произнес Степаныч официальным голосом.

– Иди, – сухо ответила Ципкина, отводя в сторону стеклянный взгляд.

Ефремов вышел с бумажкой в кармане. В ней написано все, что обязан совершать и чего должен избегать приговоренный к условной мере гражданин. Придется Степанычу ходить к этой ведьме. И слушать ее нравоучения, ничем не отличающиеся от обыкновенной грубости.