«Гражданка» не приносила молодому врачу удовлетворения. Он считал, что в мирной жизни он может мало сделать – и вступил в ряды доблестной американской армии. Рид получил должность на Диком Западе, где он шестнадцать лет следил за здоровьем не только американских военных и членов их семей, но и индейцев. Был год, когда он приглядывал за несколькими сотнями пленных апачей, включая легендарного Джеронимо. Впрочем, это никак не мешало Риду следить за последними достижениями медицинской науки и даже пройти «продвинутый курс» по патологии и бактериологии в Университете Джонса Хопкинса. В 1896 году Рид впервые показал себя, как медик-исследователь. Он сумел четко показать, что желтая лихорадка, косившая американских солдат – не результат питья речной воды (и испорченного кофе).

Животных моделей желтой лихорадки не было, и пришлось экспериментировать на людях. И, пожалуй, это был первый крупный медицинский эксперимент на людях, который был обставлен в современной парадигме информированного согласия. Недаром именно с него начинается современный учебник по этике клинических исследований.

С добровольцами составляли письменный документ, в котором описывались риски, связанные с попытками передачи пациенту желтой лихорадки, и реальность отсутствия эффективного лечения этой болезни. В документе, представленном на английском и испанском языках, говорится, что «договаривающаяся сторона» дала согласие на проведение экспериментов, санкционированных военным министром США для определения способа передачи желтой лихорадки, и осведомлена о рисках: «Нижеподписавшийся прекрасно понимает, что в случае развития у него желтой лихорадки, что он до известной степени подвергает опасности свою жизнь. Но так как ему совершенно невозможно избежать заражения во время пребывания на этом острове, он предпочитает рисковать заразиться ею намеренно, полагая, что получит от указанной комиссии наибольшую заботу и самое искусное лечение».

Возможно, не менее важным для испанских иммигрантов, которые были желательными субъектами для эксперимента, поскольку считались неиммунными из-за их недавнего прибытия на Кубу, был параграф, в котором участнику обещалось 100 долларов золотом (большие деньги на тот момент) в течение двух месяцев за риск. Плюс еще сотня, если доброволец заболел, с указанием того, что желтая лихорадка может убить, и если доброволец погибнет, то вторую сотню долларов получит его семья.

Вот как был устроен дизайн эксперимента.

Эксперимент четко давал понять, что перенос заболевания не осуществляется ни через воздух, ни через одежду больного, а только при укусе комара.

Среди добровольцев было еще и двое участников комиссии: Джеймс Кэролл и Джесси Лэзир. Первым заболел Кэролл, участвовавший как обычный доброволец, но ему удалось выжить. Лэзир изначально в эксперименте не участвовал: он был единственным членом команды, работавшим с комарами, которых запускали больным. 8 сентября 1900 года он написал супруге, что, кажется, напал на след настоящего возбудителя. 13 сентября он дал укусить себя инфицированному комару и умер 26 сентября от тяжелой формы желтой лихорадки.

Долгое время говорили, что Лэзир перепутал комаров, а правда оставалась неизвестной почти полвека.

Тайну причины смерти Лэзира открыл нобелевский лауреат Филипп Хенч, который получил премию по физиологии или медицине в 1950 году за лечение ревматоидного артрита кортизоном. На досуге Хенч страстно собирал все, что связано с жёлтой лихорадкой. Именно он впервые в 1947 году прочитал записные книжки Лэзира и увидел, что это было самоубийство, совмещенное с желанием найти способ передачи заболевания. А скрыли этот случай, вероятно, для того, чтобы жена и дети Лэзира смогли получить страховку. Ну и потом, добровольная гибель во имя науки – это лучше, чем намеренное самоубийство, пусть и тоже во имя ее.

И еще один любопытный факт: в 1906 году американский медик Джон Николс номинировал Лэзира, Рида и Кэролла на Нобелевскую премию по медицине. Безусловно, их подвиг заслуживал премии, вот только посмертно ее не присуждают. Так что, возможно именно потому, что к 1906 году умер не только Лэзир, но и Рид, не перенесший аппендэктомию в 1902 году, Кэролл свою премию не получил.

Удостаивались подобной чести и предшественники четверки. Генри Роуз Картер был дважды номинирован сэром Рональдом Россом на Нобелевскую премию, а Карлос Финлей удостаивался подобной чести от разных коллег аж 10 раз! Но – не случилось.

Казалось бы, момент для Нобелевской премии «за желтую лихорадку» упущен, но на самом деле, ученым предстояло еще открыть возбудителя лихорадки и придумать, как от нее защищаться. Это суждено было сделать сыну ветеринара из Южной Африки.

Макс Тейлер родился на территории нынешней ЮАР, в Претории. Его отец, известный ветеринар Арнольд Тейлер (швейцарец по происхождению), был начальником южноафриканской государственной ветеринарной службы. И всячески поощрял желание сына стать медиком. В 1916 году Тейлер-младший поступил в университет Кейптауна (правда, на медицинские курсы), а потом, через два года уехал в Лондон, учиться в известной медицинской школе при госпитале святого Томаса.

Видимо, из-за своего происхождения, Тейлер заинтересовался тропической медициной и пошел работать в отделение тропической медицины Гарвардской медицинской школы. Поначалу он занялся амебной дизентерией и даже собирался лечить ее так, как Юлиус Вагнер-Яурегг лечил нейросифилис (за что он получил Нобелевскую премию в 1927 году). Но если Вагнер-Яурегг контролируемо заражал больных малярией, то Тейлер – болезнью содоку, заставляя инфицированных крыс кусать пациентов.

Так или иначе, вскоре внимание нашего героя переключилось на желтую лихорадку.

Ученому было понятно, что болезнь может сократить либо полное уничтожение комаров, либо создание вакцины. Тейлер решил пойти по второму пути и тренироваться «на мышах». Поначалу животные никак не хотели заражаться вирусом: не хотел вирус «есть» их внутренние органы. Однако оказалось, что если ввести его непосредственно в мозг, то все получится. Мыши заражались и вырабатывали устойчивость к заболеванию. А затем, если передать вирус от одной мышки к другой, он оказывался настолько ослабленным, что им можно вакцинировать обезьян, делая их неуязвимыми к заболеванию.

С людьми оказалось несколько сложнее: вакцина часто давала осложнения в виде энцефалита. Несколько лет интенсивной работы, и Тейлер пришел к оригинальному решению – поскольку вирус обладает ярко выраженным сродством к нервной системе, вакцину выращивали в куриных эмбрионах с удаленной нервной тканью. Таким образом, после некоторого количества итераций удалось получить штамм 17D, который практически не давал упомянутого выше осложнения, которыми «славились» первые варианты препаратов, и его уже можно было вводить людям.

Вакцину 17D в течение трех лет, с 1937 по 1940 год испытывали в Бразилии. Рокфеллеровский институт разослал миллионы доз вакцины, которой было привито более 100 миллионов человек. Мир получил защиту от смертельного заболевания, а Тейлер – Нобелевскую премию 1951 года.

По заявлению члена Нобелевского комитета, «открытие Тейлера дает новую надежду на то, что мы сумеем справиться с другими вирусными заболеваниями, многие из которых оказывают разрушительный эффект и против которых мы пока полностью бессильны».