— Ева! Ты взрослый человек, — выговаривал папа дома. — Что за детские шалости с беготней наперегонки?

— Но она у меня телефон отняла!

— Ева! При чем здесь телефон? Ты себе чуть ногу не оторвала! Ты когда-нибудь собираешься головой думать?

— Это случайность!

— Почему же я случайно не разбиваю коленки?

— Потому что ты взрослый и с тобой ничего не может произойти!

— Ева! Это несерьезно! Твои увлечения, твои игры! Эти жуткие украшения. Теперь ты во всем будешь упрекать жука.

— Буду!

Она бы ушла, хлопнув дверью, но для этого надо снимать ногу с табуретки, ползти, держась за столешницы и спинки стульев… Нет, так не пойдет. Остается закрыть глаза и представить, что она это сделала: встала, пошла и, может быть, даже дверью хлопнула.

— Я ничего не понимаю, — папа рубил воздух ладонью. — Ничего! Мракобесие какое-то! Вокруг все просто и понятно. Солнце встает, земля вертится. Законы физики, в конце концов. Зачем усложнять? Ты учишься, потом поступишь в институт — это правильно. Ты встречаешься с друзьями — нормально. Тебе нравится Антон — отлично. Но все остальное — лишнее. Эти букеты, встречи случайные, жуки на цепочках, машины времени! Ева! Остановись!

— А раньше понимал? — Она все-таки сползла с табуретки и повисла на столешнице.

— Наверное, и раньше не понимал. Но сейчас ты летишь в пропасть. И не надо мне говорить про переходный возраст. Если у человека нет мозгов, они не появятся после двадцати. Думать надо сейчас!

Она думала. Так крепко думала, что мозги закипали. Если бы она хоть что-нибудь понимала! И никакая там была не пропасть. Только старая загнутая труба, о которую она споткнулась. А споткнулась она, потому что запуталась. Окончательно запуталась.

Как же хотелось, чтобы ее поддержали, сказали доброе слово. Отец? Нет, он сейчас будет только ворчать. С мамой вообще говорить не стоило. У нее были свои представления о прекрасном. Зачем лишний шум?

А поговорить надо. Жизненно необходимо. Кто у нее оставался? Не с Ксю же все это обсуждать.

Она взяла телефонную трубку, дохромала до своей комнаты, набрала номер Антона. После первого же звонка на соединении щелкнуло, гудок изменился — определитель номера. Теперь Антон знает, кто звонит. И может взять трубку, а может и не взять. Если до сих пор сердится, то не возьмет. Особенно после письма. Но они уже больше недели не разговаривали, и ей так хотелось услышать голос.

Сыпались гудки.

Еще вариант: нет дома.

Щелкнуло, гудки пропали. Ева вздрогнула.

— Алло! — Голос недовольный, сонный. Сказал с тяжелым вздохом. Как же много она успевает заметить за секунду.

— Привет! Это я.

— Кто — я?

— Антон! Это я, Ева.

— Какая Ева?

— Антон!

— Не знаю такую.

— И давно?

— С тех пор, как ты стала гулять с моим отцом.

— Ты что, издеваешься?

— Это ты издеваешься!

Повисла пауза. Ева чуть не бросила трубку, но ждала, надеясь на другие слова. Готовясь опередить, если Антон даст отбой первым.

— Знаешь, почему он так себя ведет? — тихо спросил Антон.

— Понятия не имею!

Сейчас она заплачет. Когда Антон был таким, все время хотелось плакать. Потому что это было несправедливо. Она его любит, а он ведет себя как… как… Как Ежик. Обидно. Очень обидно. Он же знает, что делает больно.

— Мой папочка мечтает мне досадить. Всю жизнь только этим и занимается. Его бесит, что я вообще живу, что у меня что-то получается без него. Это же он бросил мать, а потом стал злиться на нее. Без него ведь жизнь должна остановиться. А она не останавливается. Она дальше идет. И всем плевать, что он где-то там живет с другой. Но он не может пережить, что о нем не помнят, что его забыли. Вот и вертится рядом. Теперь будет крутиться около тебя, помощь предлагать. Он же такой обаятельный, такой галантный. Хрен старый! Он всех друзей у меня перехватывает! Чтобы только доказать, что без него я ничто!

Плакать сразу расхотелось. Что за чушь он несет?

— У тебя мания преследования.

— Что, понравился? Один букетик, и — понравился?

— Это тебе Пушкин нашептал?

— Без шептунов обошелся. И так все понятно.

Сдержалась, чтобы не крикнуть: «А раз понятно, то катись отсюда!» Вместо этого сказала:

— Я упала и разбила ногу. А еще я хочу тебя увидеть, потому что соскучилась. А еще, знаешь, вокруг столько всего непонятного происходит.

В разговоре что-то сломалось, будто звонок опять перескочил на определитель номера. Антон отговаривался. Прийти не может, занят, срочная работа. Отец подбросил, еще и Пушкин висит над душой. Он позвонит Пушкину, если тот сможет завтра, то они зайдут. А сейчас — никак. Даже через час. Даже через два. Матери надо помочь. Она отчет бухгалтерский пишет, надо программу переустановить.

Через пять минут Ева повесила трубку. Родилось чувство, что сейчас она говорила с незнакомцем. Антона, который ей так нравился, не существовало, она его придумала. Обыкновенного человека сделала таким, как ей хотелось. На самом деле он другой. Совсем другой. Он — не чудо. Не приключение на всю жизнь. Обычный парень. Ее любовь — это фантазия о чем-то несбыточном. Антон, как настоящий игрок, лишь подбрасывает на поле новые фишки. Ответной любви там нет.

Надрывно затрезвонил сотовый. Ева не шевелилась. О чем это она? Ей же звонят. Это ее сотовый! Рингтон поменяла, а привыкнуть не успела. Это Антон! Он сейчас придет!

— Мать! — орал Пушкин. — Инвалид ты наш! А знаешь, я тоже ногу подвернул.

— Дурной пример… — буркнула Ева.

Скорость передачи информации в этом мире оказалась сногсшибательной. Или Пушкин сейчас сидит у Антона и они вместе строчат задание Александра Николаевича, хихикая над Евиной неловкостью?

— Это еще не дурной пример, — заливался Пушкин. — Вот мне дядька рассказывал, как однажды с приятелем через дорогу перебегал. Широкая была дорога, по пять полос в каждую сторону. Они одну сторону перебежали, остановились на разделительной линии, ждут, когда машины пройдут. А за ними пацаны увязались. Один пробежал, а второй с грузовиком встретился. Так парень несколько метров летел, два раза перекувырнулся и башкой в асфальт вошел. Там уже отскребать было нечего. Вот это, я понимаю, пример.

Ева шарахнула трубку об стенку. Еще одна история Пушкина, и его самого придется отскребать от асфальта.

Она встала, дотащила себя до кухни, где на столешнице все еще красовался подвядший букет Александра Николаевича — столько усилий было приложено, чтобы он так долго прожил. Сунула цветы головками в мусорный пакет. Чтобы ничего больше с этим человеком не связывало, ничего не напоминало! Надо же! Он думал через Еву влиять на Антона. А вот и не получится! Без него жили и дальше проживем.