— Хорошо. Я привык быть лучшим, мама.

— Это ты в себя, — с гордостью сказала женщина.

— Я знаю, спасибо.

— Из сорока тысяч человек в этом городе, Люк, ты решил выбрать в наставники своего отца.

После этих слов сердце Люка будто бы разорвалось от взрыва гранаты или атомной бомбы. Его сухие, самонадеянные глаза внезапно наполнились водой. Взгляд поник, а в горле моментально пересохло. Живот сжало с огромной силой.

Миа закрыл рот ладонью и начал неистово реветь. Он упал со скамьи и прижал ноги к груди. Теперь он ревел вслух. Ревел громко, но при этом не раздражал своего брата.

Люк ничего не слышал, ничего не видел вокруг. Юноша сидел в темной комнате на твердой тьме и слушал биение своего сердца. Сердце почему-то сильно покалывало. А живот болел, как от голода. Только боль была сильнее и пронзительнее.

— Я пойду, — сказал Люк тихо сам себе. Встал и переступил через своего брата, лежавшего прямо перед ним.

Мать внимательно наблюдала за каждым его шагом. Юноша подошел к выходу с чердака, но вместо того, чтобы развернуться спиной к небу и осторожно спуститься по лестнице вниз, он чуть было не пошел вперед по воздуху…

Мать изо всех сил схватила его за майку и не дала ему упасть. Она обняла его что было мочи и присела вместе с ним на пол. Люк молчал. Не проронив ни капли влаги. Не сказав ни слова.

Спустя несколько секунд он произнес:

— Я пойду. Отпусти.

И, как ни в чем не бывало, аккуратно спустился по деревянной лестнице и неспешным прогулочным шагом отправился в сторону речки.

На следующий день, ближе к обеду…

— Здравствуйте, мистер Рорк.

— Приветствую, Люк. Как успехи? Выглядишь что-то не очень…

Его наставник был, как всегда, энергичен и бодр. Теперь юноша смотрел на мужчину не как на своего учителя, а как на человека похожего телосложения. Люк смотрел на его густые брови и находил сходство со своими бровями. Глаза другие, губы другие, рост другой.

Все другое, кроме бровей, худобы и знака Скорпиона.

— Я ухожу навсегда. Прощайте.

— Что? — предательские лживые глаза выражали самое искреннее удивление на свете.

— Я смотрел на вас как на Иисуса, а вы смотрели в зеркало и видели в отражении Иуду… Горите в раю, мистер Рорк! — сказал Люк спокойным ровным голосом, как говорила его мать, вкладывая в свои тихие слова всю силу, ненависть и боль.

— Прости, Люк. Мне стоило тебе рассказать самому… — сказал Господь Бог, оправдываясь перед собственным сыном. Которого тысячу раз мог обнять, но не посчитал нужным это сделать.

— Горите в раю, — повторил юноша, теперь уже с презрением во взгляде. Он смотрел на падшего ангела, как на дохлого, вонючего пса. Покрытого трупными червями.

— В аду… — только и сказал мистер Рорк.

— В раю.

Люк последний раз в своей жизни посмотрел в глаза родного отца и ушел прочь.

* * *

Ребекка потеряла авторитет в глазах Люка. Она заперла свое достоинство в тот самый ржавый закрытый сундук, из которого однажды выпустила зверя.

Люк больше не повиновался ей. Не следовал слепо ее безоговорочным приказам, а прислушивался лишь к своим внутренним ощущениям. Плюнув на пьедестал, свергнув короля с его трона.

Он отправил мать в мир несостоявшихся родителей, недожженных домов, недописанных рукописей. Отправил ее прямиком в то место, которое намного хуже ада, и тем более рай не сравнится с теми бездыханными безлюдными краями. Где земля хранит следы текших когда-то давно рек, где высохшие канавы пустынны, немы и не имеют ничего в этом мире, кроме памяти.

Место, в котором сияет вечное солнце. И никогда не идут дожди. Там ветер — такая же редкость, как и завтрашний день.

— Поможешь мне сегодня донести белье с речки?

— Да, — безразлично ответил Люк, который смотрел на мешок соли и понимал, что больше никогда в своей жизни на нее не встанет.

— Может, поговорим?

— Нет. Это лишнее. Я помогу тебе донести белье.

— Хорошо.

Люк сидел на берегу реки, недалеко от больших камней, и молча смотрел на поплавок. Ему не очень хотелось сегодня рыбачить, но нужно было чем-то себя занять, пока мать стирает грязные вещи — свои и Миа.

С недавних пор Люк решил стирать свои вещи сам и даже вышел работать в вечернюю смену. Разнорабочим. Он брался за все. Разгружал песок и уголь, иногда — древесину.

Юноше хотелось иметь деньги, так как недавно, в ответ на его неожиданное хамство, Ребекка заявила, что вообще-то кормит его, обувает, одевает и даже стирает его грязное белье.

— Люк…

— Что?

— Подойди ко мне.

— Зачем?

— Подойди.

Юноша даже не сдвинулся с места, продолжая смотреть на неподвижный поплавок. На самом деле, рыба давно уже съела наживку, просто Люк не видел, как поплавок несколько раз уходил под воду. Точнее, ему сейчас не хотелось этого видеть.

— Тогда я сама подойду.

Женщина бросила белье на камни, разогнулась и с расправленными плечами направилась к юноше.

— Люк…

— Чего тебе?

— Поговори с отцом. Он же тебе ничего не сделал плохого… — сказала мать, не ведая того, повторив слова Миа.

— У меня нет отца.

— Поговори с мистером Рорком. Я не хочу его оправдывать, пойми меня правильно, Люк. Он ведь единственный значимый человек в твоей жизни. Он же Скорпион, как и ты…

— Не порть воздух при мне. Мне неприятно.

— Ты знаешь, что это ты в него такой. Такой, какой есть. Целеустремленный и отважный…

— Не порть воздух.

— Он сказал мне, что ты железное судно.

Юноша поднялся, обмотал леску и прошел мимо матери так, словно никого рядом не было. Поднял таз с чистым бельем и понес его к дому.

Мать волочилась за ним позади.

* * *

Перед тем как покинуть дом и отправиться на ночь глядя к городскому пляжу, исследуя окрестности района Синьйон, директор решил напоследок еще раз осмотреть первую комнату. Он мог чего-то не заметить, чего-то очень важного, по его мнению.

За окном уже стемнело, а небо было усеяно звездами. Если присмотреться, можно было увидеть замечательные бескрайние луга, которых директор был лишен в своем детстве, да и во взрослой жизни.

Город. Шумный, громкий город… А в этой забытой, никому не нужной глуши не стоял запах кофе, свежей выпечки, резкого парфюма случайного прохожего и сигаретного дыма…

Только чистый лесной воздух. Только жужжащие и наглые комары, присасывающиеся к любому открытому месту на коже. Только громкий звук сверчков и где-то далеко — вой голодных собак.